МОЛЮ помогите сжать текст до 70-80 слов
Всегда существует непреодолимая пропасть между тем, что писатель хотел
сказать, и тем, что у него получилось на самом деле, вернее, тем, что прочита
л читатель. Эта пропасть обусловлена свойством слов вмещать в себе неско
лько понятий, в то время как кажется, что оно вмещает одно-единственное по
нятие.
Я сказал слово «поляна» и думаю, что сказал то, и хотел. Но я, говоря это, име
л в виду совершенно определенную поляну. Сначала я ее видел, держал перед
глазами, нарисовал воображением, а потом уж и сказал о ней. Читатель же, пр
очитав мое слово, неизбежно увидит некую свою поляну, виденную им когда-л
ибо. Это и ей пропасть.
Я начинаю пропасть сужать, я конкретизирую поляну, я говорю, что она залит
а лунным светом, я говорю, что елочка, выбежавшая из лесу на эту поляну, бро
сает черную тень и сверкает зелеными огоньками от недавно прошедшего до
ждя.
Так я сужаю пропасть. Но свел ли я ее на нет? Конечно, не свел. Полностью то, ч
то увидел я, читатель все-таки не увидит. Что-то он увидит не так, по-своему.
Узость пропасти и есть мера таланта. Чем талантливее писатель, тем уже ще
лочка, отграничивающая его, внутренний мир его, от читательского восприя
тия. Стремление ликвидировать или хотя бы сузить эту щелочку и есть так н
азываемые муки творчества…
Почему герои «Мёртвых душ» вот уже стольким поколениям читателей кажутся удивительно яркими, выпуклыми, живыми? Ни во времена Гоголя, ни позже, я думаю, нельзя было встретить в чистом виде ни Собакевича, ни Ноздрёва, ни Плюшкина. Дело в том, что в каждом из гоголевских героев читатель узнаёт… себя!
Характер человеческий очень сложен. Он состоит из множества склонностей. Гоголь взял одного нормального человека (им мог быть и сам Гоголь), расщепил его на склонности, а потом из каждой склонности, гиперболизировав ее, создал самостоятельного героя.
В зародышевом состоянии живут в каждом из нас и склонность к бесплодному мечтательству, и склонность к хвастовству, и склонность к скопидомству, хотя в сложной совокупности характера никто из нас не Манилов, не Ноздрёв, не Плюшкин.
Художник – как бы гениален он ни был – приглашает читателя (или зрителя, если это художник-живописец) в сопереживатели. Читатель переживает судьбу Анны Карениной, Печорина, Робинзона Крузо, Дон-Кихота… Он переживает или сопереживает всё, что происходит с героями, как если бы это происходило с ним самим. Отсюда и острота переживания, отсюда и сила воздействия искусства.