Еще один великий фильм о великой войне
Отряд МЧС находит в развалинах «Фукусимы» группу туристов из Германии. В ожидании подкрепления старый офицер рассказывает зажатой бетонной плитой немке историю своего рождения: он был зачат в Сталинграде, и у него было пять отцов. В разгар битвы в одном стратегически важном доме засел отряд брутального капитана Громова (Петр Федоров), и все были влюблены в одну девушку — Катю (Мария Смольникова), прописанную по этому адресу и не захотевшую уходить. Как православный иконописный канон не допускает отклонений от византийских стандартов, так и «великое кино о великой войне» — единственный монументальный киножанр современной России — обладает набором одних и тех же характеристик, будь то «Брестская крепость», «Утомленные солнцем» или «Сталинград». Это всегда пережженное мясо, ощущение ирреальности происходящего, простоватые, но кристально чистые герои, обильные взрывы, планы, взятые с большой высоты, и часто — закадровый текст, прочитанный с той же эмоцией, с которой в начале мая повязывается георгиевская ленточка. Качество продукта и правда выше прежнего, 3D здесь выглядит как 3D (а не попытка накинуть цену на билет), но в содержательном плане ничего нового: «Спасибо деду за победу» плюс замаскированное высказывание о тождественности сталинизма и фашизма — кадр, в котором немецкий отряд строится под барельефом Сталина. Мелодрамой сложно увлечься; полагается гадать, кто же биологический отец, но какая разница: красноармейцы и Катя не люди, а святые в ожидании вознесения. Бондарчук говорил, что каждый режиссер мечтает снять фильм о войне. Судя по «Сталинграду», речь шла о какой-то другой — об односторонней войне, объявленной Бондарчуком Стивену Спилбергу, Майклу Бэю и всему голливудскому стандарту военного кино. Никто не забыт, ничто не забыто — ни список кораблей из «Трои», ни налеты на Перл-Харбор, ни герои комиксов. Все вместе создает ощущение повторяющегося сна, из которого невозможно выбраться, как невозможно выбраться из пробки во время репетиции парада: дом стоит, свет горит, из окна видна даль — так откуда взялась печаль?