Итальянский и Швейцарский походы и средиземноморский поход русского флота. У Павла с Суворовым были отвратительные отношения. Суворов был убежденным монархистом и поэтому никакого разговора об отречении императора ни с кем вести не собирался, но, считая Павла не военным человеком, болезненно воспринимал все его новации в армии. Суворов позволял себе невероятно оскорбительные вещи в отношении императора. Так, на одном из парадов, куда его пригласили, он публично заявил, что у него понос, и отправился вон. Когда дело дошло до взаимных оскорблений, Павел отправил его в ссылку, и отнюдь не почетную. Он отправил его под надзор полиции в село Кончанское Новгородской губернии — глухое село, существовавшее без всякой связи с внешним миром. Фельдмаршалу было тогда 69 лет. Это обстоятельство, между прочим, тоже подогревало ненависть многих военных к Павлу и объективно работало на заговорщиков. Суворов писал в письмах, что впереди у него только смерть, что уже «весь сок высох в лимоне» У него бывали случаи частного кратковременного паралича, время от времени открывалась та или иная рана, но он еще интересовался внешней политикой. Когда ему время от времени привозили какие-то газеты, он их внимательно читал, следя за тем, как Бонапарт колошматит австрийцев и завоевывает Италию, и произнес фразу, которая стала пророческой: «Далеко шагает мальчик. Пора унять».И вот в 1799 году в Кончанское буквально влетел один из генерал-адъютантов Павла с личным письмом императора. Там были такие слова: «Граф Александр Васильевич, теперь не время вспоминать прошлое». Император-де австрийский просит, чтобы вы приняли под команду русские и австрийские войска, и вам надо срочно это сделать. За год до этого, когда Павел вызвал фельдмаршала в Петербург, Суворов тащился 200 верст чуть ли не две недели, демонстрируя, что он болен и не может ехать быстро. На этот раз он приехал со своей обычной скоростью. Вдруг мундир перестал его волновать, он перестал обращать внимание на то, как натерты полы, у него перестала отстегиваться шпага, он перестал кукарекать во дворце и не вполне прилично острить — короче говоря, он увидел дело и воскрес к жизни. Очень скоро он уладил все необходимые формальности. Был произведен перерасчет тех частей, которые должны были принять участие в походе, и он выехал через Митаву и Прибалтику в Австрию, в Вену, где должен был получить дальнейшие инструкции.Он получил полные полномочия от Павла с одной оговоркой: выполнять все рекомендации, которые дает ему придворный военный совет в Вене — знаменитый гофкригсрат. Проезжая через Митаву, он посетил будущего Людовика XVIII, находившегося тогда в изгнании и жившего в Митаве за русский счет, и когда один из придворных спросил, чем он объясняет успехи Бонапарта, Суворов с присущей ему резкостью сказал: «Ваша братия не умеете хотеть».В Вене на него смотрели как на освободителя Австрии от французской тирании, потому что прекрасно помнили успехи при Фокшанах, Рымнике и Измаиле. Он выступил очень быстро в Верону, где принял командование австрийскими частями, которые находились уже там, и русскими, которые подходили постепенно. Придворный военный совет познакомил его со своим планом, по которому в течение ближайшей летней кампании 1799 года Суворов должен был очистить от французов небольшой уголок Северной Италии от Вероны до реки Адды (левый приток реки По). Все это было продемонстрировано на очень солидной карте с учетом всех дорог, мостов, рек и т. д. Просмотрев карту, Суворов схватил карандаш, перечеркнул карту крест-накрест и произнес: «Я начну с Адды, а кончу, где Богу будет угодно». И действительно, сразу же произошло что-то поразительное. Суворов так направил войска к Адде, что французы, боясь оказаться в окружении, эвакуировали селение за селением, город за городом и практически оказались вытесненными до самой Адды без боя. При форсировании Адды неподалеку от города Лоди произошло первое сражение, где в основном сражались австрийцы, поскольку еще не все русские части подошли. Французами должен был командовать один малоизвестный и малоспособный генерал, но непосредственно перед боем он был заменен одним из самых видных полководцев Франции — генералом Моро. Когда разведка донесла об этом Суворову, он сказал: «Мало славы — разбить шарлатана. Лавры, которые мы отнимем у Моро, будут еще лучше цвести и зеленеть».Этот бой не был решающим для исхода кампании, но он показал французам, с кем они имеют дело. Французы были отброшены, причем австрийцы сражались очень хорошо и Суворов их похвалил — одному из курьеров, который должен был ехать в Вену, он сказал: «Передайте его величеству, что австрийские войска сражаются почти так же хорошо, как русские». Дальше он отправился с русскими и австрийскими войсками на столицу Северной Италии — Милан, который был взят без боя.