Мам, я в плену, но ты не плачь. Здоров почти твой сын бедовый.
Меня лечил донецкий врач с уставшей внешностью суровой.
Лечил меня.. Подумай, мам: Я бил по городу из градов,
А мой же враг меня лечил, и успокаивал: «Так надо».
Мам, я – чудовище. Прости. Я видел город разбомблённый.
Мам, что же сын твой натворил! Я – монстр, идеей закалённый.
Нас провели по городам, по сёлам тем, что мы бомбили,
А мы не верили глазам: что мы с Донбассом натворили!
Больницы полнятся людьми, там всё затоплено слезами,
Там изувеченный народ без рук, без ног предстал пред нами.
Ребёнок плакал на руках. Девчонке годик есть, едва ли,
А мы родителей её на мине, мама, подорвали.
Мать, я – чудовище, палач. И нет здесь, мама, террористов.
А мы, пришедшие с войной, для них подобие фашистов.
Нас, мам, кидали напролом, и в пекло жуткое бросали,
А в спины, нашим же бойцам, заградотряды выставляли.
И все мы шли на смертный бой, плечом к плечу с моим собратом,
А ополченец мне кричал: «Ложись, сопляк», — и сыпал матом.
Он не хотел в меня стрелять, меня в бою прикрыть желая,
Он мне пригнуться предлагал. Жизнь мне, врагу, в бою спасая.
Мам, я в плену, но ты не плачь. Здоров вполне твой сын бедовый.
Меня лечил донецкий врач с уставшей внешностью суровой.
Он выполнял врачебный долг. Я, от стыда пред ним сгорая,
Впервые думал про себя: кому нужна война такая?