Скачок трубит, расчищая путь и все бросаются в рассыпную. Извозчики хлещут лошадей, прижимают их к обочинам и замирают, стоя к пожарным в пол оборота. И вот, по бурлящему невскому и в образовавшимся пустоте, мчиться колесница, несущая огнеборцев, а они сидят, на длинной лавке, спиной друг к другу, в медных касках и над ними развивается знамя пожарной части, у знамени брандмейстер, он звонит в колокол.
В своём бесстрастий пожарные трагичны, на их лицах, играют отблески пламени, которое уже где разгорелось, уже где то их ждёт, до поры невидимая.
На едущих печально слетают, огненно жёлтые листья из екатерининского сада, где, свой пожар. Мы с мамой у кованой решётки, и наблюдаем, как невесомость листьям передаётся обозу, он медленно отрывается от брусчатки и на небольшой высоте, летит над Невским. За ленейкой с пожарными проплывает повозка с паровым насосом, из котла-пар, из трубы-дам, за ней медицинский фургон, что бы спасать обожженных. Я плачу и мама говорит чтобы, я не боялся, только ведь, плачу я, не от страха, от избытка чувств, от восхищения мужеством и великой славой этих людей, от того что так торжественно, они плывут, мимо замершей толпы, под колокольный звон.
Я очень хотел стать брандмейстером и всякий раз, видя пожарных, обращал к ним беззвучную просьбу принять меня в их ряды. Она понятно не была услышана но сейчас спустя годы, я об этом не жалею. Тогда же проезжая на Невском империале я неизменно представлял, что направляюсь на пожар, держался торжественно и немного грустно и не знал как там всё ещё сложится при тушений и ловил восторженные взгляды и на приветствие толпы, слегка откинув голову на бок, отвечал одними глазами