В XVII — XVIII вв. в ряде восточных стран стали нарастать кризисные явления, которые проявились в разрушении устоявшихся порядков. Наиболее интенсивно разложение старого общества происходило в Японии, где в конце XVIII в. сложился кризис феодальных отношений.
Первым показателем того, что старая экономическая система исчерпала возможности, стало замедление, а затем и прекращение роста производства риса в XVIII в. Одновременно в японской деревне началось скрытое обезземеливание крестьян, которые попадали в финансовую зависимость от сельских богатеев и ростовщиков и были вынуждены платить двойную ренту: землевладельцу и кредитору.
Кризис в социальной сфере проявился в разрушении сословных границ и сословных регламентации. Крестьянство постепенно распадалось на зажиточную сельскую верхушку и огромную массу малоземельных арендаторов и пауперов. Деревенские богатеи, торговцы и ростовщики приобретали землю, создавая прослойку «новых помещиков», которые были одновременно и землевладельцами, и торговцами, и предпринимателями. Разложение охватило и сословие самураев, которые все чаще переходили к невоенным видам деятельности. Часть князей из-за сокращения доходов от ренты начала создавать мануфактуры и торговые дома. Рядовые самураи, теряя рисовые пайки от хозяев, становились врачами, учителями, работниками на мануфактурах князей. В то же время торговцы и ростовщики, прежде самые презираемые сословия, получили право покупать самурайские титулы.
В конце XVIII в. в Японии стали заметны признаки и политического кризиса. В это время увеличилось число крестьянских восстаний, тогда как в XVII в. борьба крестьян проходила в виде петиционных кампаний. Одновременно началось формирование оппозиции сегуну в составе «новых помещиков», торговцев, ростовщиков, самурайской интеллигенции, втянутых в предпринимательскую деятельность князей. Эти слои были недовольны внутренними таможнями, регламентациями, отсутствием юридических гарантий неприкосновенности собственности и жизни.
Япония оказалась накануне социальной революции. Однако оппозиция до середины XIX в. воздерживалась от открытых выступлений, боясь репрессий со стороны сегуна.