Это был новый пассажир, который ни для кого из нас не заметно присел с
Коневца. Он до сих пор молчал, и на него никто не обращал никакого
внимания, но теперь все на него оглянулись, и, вероятно, все подивились,
как он мог до сих пор оставаться незамеченным. Это был человек огромного
роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового
цвета: так странно отливала его проседь. Он был одет в послушничьем
подряснике с широким монастырским ременным поясом и в высоком черном
суконном колпачке. Послушник он был или постриженный монах - этого
отгадать было невозможно, потому что монахи ладожских островов не только в
путешествиях, но и на самых островах не всегда надевают камилавки, а в
сельской простоте ограничиваются колпачками. Этому новому нашему
сопутнику, оказавшемуся впоследствии чрезвычайно интересным человеком, по
виду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном
смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский
богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине
Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого. Казалось, что ему бы не в ряске
ходить, а сидеть бы ему на "чубаром" да ездить в лаптищах по лесу и лениво
нюхать, как "смолой и земляникой пахнет темный бор".