После чаепития гости разъезжаются. Мартын не мог пойти в полицию, ведь на руках у него был только чужой паспорт, купленный за 25 рублей у какого-то грека. Разве можно назвать наш брак несчастливым. После отъезда гостей брат Веры Николай увидел браслет и разгневался: «Он будет хвастать тем, что княгиня Шеина принимает от него подарки. Хозяйка квартиры рассказывает, какой это был чудный человек. Но тот или не расслышал, или не придал значения.
Интуитивно мальчик нашёл в заборе лазейку, но дворник был всё ближе и ближе. Мать мальчика хотела прогнать артистов, но мальчик пожелал увидеть представление. Перед уходом Веры хозяйка говорит, что Желтков перед смертью просил, что если какая-нибудь дама придет поглядеть на него, то сказать ей, что у Бетховена самое лучшее произведение. Она предлагает гостям чаю. Они ходили от дачи к даче, обошли весь посёлок, но ничего не смогли заработать. Чуткий и деликатный муж Веры разрешает ей проститься с покойным. Может быть, это и была та настоящая, самоотверженная, истинная любовь, о которой говорил дедушка. У «Белого пуделя» счастливый конец, хотя в реальной жизни могло быть по-другому.
Обитатель комнаты Желтков был человек “очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским подбородком с ямочкой посредине; лет ему, должно быть, было около тридцати, тридцати. Она вернулась к одной из своих прежних. Вере играть не хотелось, и она направилась было на террасу, где накрывали к чаю, когда ее с несколько таинственным видом поманила из гостиной горничная. Нет, уж лучше после — теперь не только этот несчастный будет смешон, но и я вместе с ним”, — раздумывала Вера и не могла отвести глаз от пяти алых кровавых огней, дрожавших внутри пяти гранатов. Он очень доволен останется. Вот, например, картинка, где молодой Вася Шеин возвращает Вере обручальное кольцо со словами: «Я не смею мешать вашему счастью, но мой долг предупредить тебя: телеграфисты обольстительны, но коварны». И, раздвинув в обе стороны волосы на лбу мертвеца, она крепко сжала руками его виски и поцеловала его в холодный, влажный лоб долгим дружеским поцелуем”. Далеко за полночь Сережа вышел на улицу. Аносов задумался: «Может быть, Верочка, твой жизненный путь пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины». Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это были как будто бы куплеты, которые кончались словами: “Да святится имя твое”. Стоило Балахнину или Секлетинье Афиногеновне поставить на пол кожаную сумку, в которую защелкивались: краткая записка лавочнику, заборная книжка и деньги в бумажке, как уже Ральф начинал радостно волноваться, предвкушая самую важную и любимую прогулку.