Плюнули ультрамарином ядреным - растушевали, растерли до прорех белесых. Залили, заполоскали прочее всё бесцветной грязью улиц. Пришли другие и возвели монолиты людских ульев - что ни шаг то леток или сота. Потрепанное кружево графских фасадов да сутулые вычурные фонари, точно великосветские чиновники в отставке - вот что мы с тобой унаследовали. Полночь - заполночь давно, а мы с тобою неприкаянные, шляемся, кутим, бесчинствуем. Тошно глядеть на нас благообразной старушке и степенному гражданину. Адресуют они красноречивые взгляды-упреки. Что мне? Я звонким хохотом да по сырости вечерней, да по чопорности здешней.. А ты вопишь во всю глотку, чтобы, мол, к черту катились. Я всё, знай, смеюсь.
А ультрамарин протекает, точно крыша нелатанная, водой шумной льется, наигрывает затейливое стакатто по перилам да по мостам. Вьюгу-метелицу закрыли в переулке. Она там разрывается, бьется, как пес в конуре, наяривает на все лады - воет и стонет, шельма. Вот, вырвалась, кажется - с мясом рвет черепицу на домах, бесстыдно в окна заглядывает, развязно пристает к редким прохожим... Заигралась со мною, завертелась. То за рукав дернет - отпустит. То горсть снега сухого в лицо швырнет - зажмуриться не успеешь. Бросила. Умчалась вместе со своею удалою песней.
Мы идем, не разбирая дороги, вне времени. Луна молочная лениво выкатилась, округлевшая... располневшая... точно девка на сносях. Ты все бранишь кого-то так грязно, так витиевато.