Роман «Накануне» – первый в ряду романов И.С. Тургенева с метафорическим названием – сразу привлек к себе внимание критики как произведение, требующее определенной «расшифровки», как роман-аллегория.
Первый критик романа Н.А. Добролюбов увидел в системе персонажей «аллегорический параллель» [Добролюбов 1984, с. 205] с исторической ситуацией, которая сложилась в русском обществе. В статье «Когда же придет настоящий день?» по цензурным соображениям Добролюбов только приоткрывает содержание увиденной им аллегории в характеристике главной героини романа, когда пишет о Елене Стаховой: «В ней сказалась та смутная тоска по чем-то, та почти бессознательная, но неотразимая потребность новой жизни, новых людей, которая охватила теперь все русское общество…» [Добролюбов 1984, с. 205].
Современный исследователь, опираясь на «подсказку» критика, развивает эту мысль: «Социально-бытовой сюжет романа осложняет символический подтекст: Елена Стахова олицетворяет молодую Россию накануне предстоящих перемен. Кто нужнее ей сейчас: люди науки или искусства, государственные чиновники или героические натуры, готовые на гражданский подвиг» [Лебедев 1999, с. 391].
Как отмечено в литературоведении, сюжеты произведений Тургенева «разыгрываются в трех планах»: «во-первых, это современно- бытовой, во-вторых, архетипический и, в-третьих, космический» [Лотман 1997, с. 728].
В контексте современных исследований творчества Тургенева [Топоров 1998; Лебедев 1999; Недзвецкий 1999; Лазарева 2005 и др.] есть основание говорить о наличии в произведениях Тургенева не только символического подтекста, связанного с их социальной направленностью, но и мифопоэтического подтекста, исследование которого вскрывает архетипические основы поэтики Тургенева.
В первую очередь это относится к характеру главной героини романа. Елена Стахова предстает перед читателем как натура незаурядная, необычная, ее самоотречение и желание помогать всему живому вокруг особенно подчеркивается автором: «…она с детства жаждала деятельности, деятельного добра; нищие, голодные, больные ее занимали, тревожили, мучили; она видела их во сне, расспрашивала о них всех своих знакомых; милостыню она подавала заботливо, с невольной важностью, почти с волнением» [VI: 183]1 . Детская фантазия Елены – уйти странствовать с посохом и сумой в «венке из васильков», виденном ею на голове нищей девочки Кати, которая мечтала убежать от тетки, чтобы странствовать и жить «на всей божьей воле» [VI: 183]. Представляется, что упоминание в связи с характеристикой героини именно этого цветка не случайно2 .
Научное название василька – Centaurea Cyanus. В книге Н.Ф. Золотницкого «Цветы в легендах и преданиях» дается следующее объяснение этого названия: «Первая половина его производится от греческого мифологического существа – центавра <…>. Один из этих центавров, по имени Хирон, отличавшийся умением лечить целебными травами, нашел, что сок василька <…> обладает драгоценным свойством заживлять раны…» [Золотницкий 1994, с. 224]. «Венок из васильков», в представлении героини, очевидно, является воплощением своего рода «подвижнического венца», знаком будущего предназначения – служить людям, облегчая их страдания. Этот мотив усиливается в романе символикой еще одного цветка, ассоциативно связанного с образом героини, – резеды, запах которой остается в комнате Дмитрия Инсарова после неожиданного посещения ее Еленой и по которому он узнает о ее приходе во время болезни, прошептав в полубреду: «Резеда» [VI: 261].
Этимология названия цветка резеда – «от лат. Reseda, которое было осмыслено как связанное с resedare – “исцелять”» [Преображенский 1958, с. 557]. (Цветочная символика неоднократно используется писателем как элемент мифопоэтического подтекста и в других романах. Например, в «Отцах и детях» роза – атрибут девы Марии – появляется в руках Фенечки, олицетворяющей в романе идею материнства, вводя в роман евангельский подтекст. О мифопоэтическом подтексте, возникающем в романе «Дым» в связи с запахом цветка гелио.