тихотворение «Утро» датировано 1874 годом, вошло в самый мрачный и пронзительный предсмертный сборник Н. А. Некрасова «Последние песни». Из всего сборника оно выделяется названием — светлым и многообещающим. Но как раз в контрасте между названием и содержанием кроется один из главных секретов произведения: название подчеркивает, оттеняет ощущение тоски, безысходности и безнадежности, возникающее и усиливающееся в «кинематографически» быстрой смене картин безотрадного состояния как сельской, так и городской жизни.
Лирический герой находится в таком удрученном состоянии души, когда даже вполне нейтральные картинки природы (пастбища, нивы, луга, галки, стог, туман, небо) воспринимаются как мрачные и безотрадные, что подчеркивается эпитетами «мокрые сонные», «синий», «мутное», а также многократным повтором местоимения «это» в разных грамматических формах, с которого часто начинаются строки и строфы, преобладанием пунктуационного знака «точка с запятой», повторы которого создают картину неостановимости пагубного процесса.
То же и во второй части стихотворения: обыденные эпизоды жизни пробуждающегося очередной раз города рисуются сатирически-зло. Авторская позиция проявляется и явно, открыто («но не краше и город богатый», «целый день им обмеривать нужно»), и скрыто, через выразительные средства и иронию. Применяя параллелизм сходного построения фраз типа «те же тучи», неопределенные местоимения и наречия «кто-то», «где-то», автор констатирует повторяемость и типичность происходящего. Жутковатость картин передается аллитерацией на шипящие, а также р и сочетание ст: «жутко нервам», «возвестили пожар с каланчи» и т. п.
Н. А. Некрасов применяет в стихотворении и еще один сатирический прием: самые чудовищные подробности (пожар, гражданская казнь «на позорной площади», дуэль, смерть вельможи, повседневная жизнь проститутки или торгаша, наконец, самоубийство как итог всему) даются словно невзначай, в перечислении, вперемежку с обыденными (лопаты, торговля, дворник, стадо гусей), что создает зловещую картину потерянности, ненужности частной судьбы страдающего в этом аду человека. Выстрел «где-то в верхнем этаже» (где живут самые бедные) — действительно становится единственным закономерным итогом, а может быть, выходом для человека, который совершенно не нужен этим утром никому.
Понятие «нищеты» к концу стихотворения расширяется: нищета материальная вырастает в духовную нищету: «работа», которая «начинается всюду», не несет в себе ни созидания, ни добра, потому что она или незначительна, или безнравственна и уж во всяком случае — никак не обращена к человеку.
В стихотворении есть и загадка. Оно начинается с обращения: «ты грустна, ты страдаешь душою» Кто же эта «ты»? Конкретное лицо? Сестра поэта А. А. Буткевич или ставшая затем женой Зина, не отходившая впоследствии от тяжело больного поэта? Или это обобщенное лицо — просто воображаемая собеседница со сходным мироощущением? А может быть, сама Родина, образ которой в поэтическом сознании поэта всегда был женственным, что унаследует от Н. А. Некрасова А. А. Блок? Наконец, это может быть Муза Некрасова — избитая кнутом, страдающая, но несгибаемая русская крестьянка, вдохновляющая поэта на поэтический и гражданский подвиг? Образ собеседницы остается непроясненным, что придает стихотворению обобщенность и особую выразительность. Личные ощущения переходят в типичную картину несовершенства мира
— а это свойство поэзии Н. А. Некрасова в целом.