Как подчеркивается в романе, в сожительстве с вдовой Пшеницыной Обломов воплотил сонное царство своей родной Обломовки и одновременно достиг того статичного блаженства, о котором нашептывали ему грезы («Грезится ему, что он достиг той обетованной земли, где текут реки меду и молока, где едят незаработанный хлеб, ходят в золоте и серебре»). Агафья Матвеевна любила Обломова именно как барина, и все то, чем он так гордился в своем происхождении и воспитании и с чем так боролись Ольга и Штольц, здесь вновь, как в далеком детстве, получило законное право на существование. Постепенно он все более погружается в это умиротворенное счастье, сокровенное от бед и ненастья Большой Жизни (вспомним знаменательную фразу из описания Обломовки: небо там «распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтобы уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод»). Он много ест, много спит, проверяет уроки детей, наблюдает за их играми - и главное, он даже перестает мечтать. Катастрофа? По роману, да. А может, наоборот, обретение самого себя? Обломов наконец начинает жить в реальности - по-барски, лениво, но жить, а не витать в облаках.