Еще только-только прокричали сонные петухи, еще темно было в избе, мать
не доила корову и пастух не выгонял стадо в луга, когда проснулся Яшка.
Он сел на постели, долго таращил глаза на голубоватые потные окошки, на
смутно белеющую печь. Сладок предрассветный сон, и голова валится на
подушку, глаза слипаются, но Яшка переборол себя, спотыкаясь, цепляясь за
лавки и стулья, стал бродить по избе, разыскивая старые штаны и рубаху.
Поев молока с хлебом, Яшка взял в сенях удочки и вышел на крыльцо.
Деревня, будто большим пуховым одеялом, была укрыта туманом. Ближние дома
были еще видны, дальние едва проглядывали темными пятнами, а еще дальше, к
реке, уже ничего не было видно, и казалось, никогда не было ни ветряка на
горке, ни пожарной каланчи, ни школы, ни леса на горизонте... Все исчезло,
притаилось сейчас, и центром маленького замкнутого мира оказалась Яшкина
изба.
Кто-то проснулся раньше Яшки, стучал возле кузницы молотком; и чистые
металлические звуки, прорываясь сквозь пелену тумана, долетали до большого
невидимого амбара и возвращались оттуда уже ослабленными. Казалось, стучат
двое: один погромче, другой потише.
Яшка соскочил с крыльца, замахнулся удочками на подвернувшегося под
ноги петуха и весело затрусил к риге. У риги он вытащил из-под доски ржавый
косарь и стал рыть землю. Почти сразу же начали попадаться красные и лиловые
холодные червяки. Толстые и тонкие, они одинаково проворно уходили в рыхлую
землю, но Яшка все-таки успевал выхватывать их и скоро набросал почти полную
банку. Подсыпав червям свежей земли, он побежал вниз по тропинке,
перевалился через плетень и задами пробрался к сараю, где на сеновале спал
его новый приятель -- Володя.
Яшка заложил в рот испачканные землей пальцы и свистнул. Потом сплюнул
и прислушался. Было тихо.