Чуковский подчеркивает: "В понимании ребенка счастье — это норма бытия... " 49Но полное счастье — это всеобщее счастье. И вот, чтобы никто не был несчастен на веселом празднике, который регулярно справляется в конце каждой сказки Чуковского, туда вводится мотив прощения. Злодеи, побежденные в честном поединке, недавние преступники и нарушители спокойствия сказочного мира — все, кто взывает о милосердии, могут рассчитывать на снисхождение и в самом деле, как правило, амнистируются великодушным сказочником. Победив Крокодила, Ваня Васильчиков не только простил его, но и подружился с ним. Федорина посуда прощает хозяйку при первых признаках раскаяния. Мойдодыр, такой, казалось бы, грозный и непримиримый, дарует грязнуле прощение, лишь только тот умылся. В «Мухе-Цокотухе» даже не ставится вопрос о наказании козявочек и таракашек, позорно покинувших Муху в тяжелый час опасности, не ставится потому, что прощать в веселый час победы — закон сказки Чуковского. В «Бармалее» жестокий людоед, признав себя побежденным, тоже получает прощение. Убедившись, что карьера людоеда ему не удалась, Бармалей на глазах изумленной публики переквалифицируется в кондитера. Великодушие еще больше возвеличивает «маленького героя» и придает большую моральную ценность его подвигу, а ироничность этого возвеличения служит надежной защитой от скатывания в прямолинейный — и поэтому пошловатый — пафос, придает сказкам ту вибрирующую на грани двойственность или даже многозначность, которые так характерны для голоса Чуковского во всех жанрах его творчества. Именно эта двойственность, эта многозначность, не мешая сказкам Чуковского оставаться произведениями для детей, позволяет им выйти далеко за пределы собственно "детской литературы".
Источник:
http://chukovskiy.lit-info.ru/chukovskiy/about/petrovskij-poet-kornej-chukovskij.htm