Главная мысль и где она спрятана едет Илья по чистому полю, о Святогоре печалится. Вдруг видит — идет по степи калика перехожий, старичище Иванчище.
- Здравствуй, старичище Иванчище, откуда бредешь, куда путь держишь?
- Здравствуй, Илюшенька, иду я, бреду из Царьграда, да не радостно мне там гостилось, нерадостен я и домой иду.
- А что же там в Царьграде не по-хорошему?
- Ох, Илюшенька, все в Царьграде не по-прежему, не по-хорошему: и люди плачут, и милостыни не дают. Засел во дворце у князя царьградского великан — страшное Идолище, всем дворцом завладел — что хочет, то и делает.
- Что же ты его клюкой не попотчевал?
- А что я с ним сделаю? Он ростом больше двух саженей, сам толстый, как столетний дуб, нос у него что локоть торчит. Испугался я Идолища поганого.
- Эх, Иванчище, Иванчище! Силы у тебя вдвое против меня, а смелости и вполовину нет. Снимай-ка ты свое платье, разувай лапти-обтопочки, подавай свою шляпу пуховую да клюку свою горбатую: оденусь я каликою перехожею, чтобы не узнало Идолище поганое меня, Илью Муромца.
Раздумался Иванчище, запечалился:
- Никому бы не отдал я свое платье, Илюшенька. Вплетено в мои лапотки-обтопочки по два дорогих камня. Они ночью осенней мне дорогу освещают, жалко мне их в чужие руки отдать. Да ведь сам не отдам — ты возьмешь силою?
- Возьму да еще бока набью.
Снял калика одежду стариковскую, разул свои лапотки, отдал Илье и шляпу пуховую и клюку по-дорожную. Оделся Илья Муромец каликою и говорит:
- Одевайся в мое платье богатырское, садись на Бурушку-Косматушку и жди меня у речки Смородиной.
Посадил Илья калику на коня и привязал его к седлу двадцатью подпругами.
- А то мой Бурушка тебя враз стряхнет,— сказал он калике перехожему.
И пошел Илья к Царьгороду. Что ни шаг — Илья по версте отмеривает, скоро-наскоро пришел в Царьград, подошел к княжескому терему. Мать-земля под Ильей дрожит, а слуги злого Идолища над ним подсмеиваются :
- Эх ты, калика русская нищая! Экий невежа в Царьград пришел! Наш Идолище двух сажен, а и то пройдет тихо по горенке, а ты стучишь-гремишь, топочешь.
Ничего им Илья не сказал, запел по-каличьему:
- Подай, князь царьградский, бедному калике милостыню.
От Илюшиного голоса белокаменные палаты зашатались, из оконниц стекла посыпались, на столах напитки расплескались.
Слышит князь царьградский, что это голос Ильи Муромца,— обрадовался, на Идолище не глядит, в окошко посматривает.
А великанище-Идолище кулаком по столу стучит:
- Голосисты калики русские! Я тебе, князь, велел на двор калик не пускать! Ты чего меня не слушаешь? Рассержусь — голову прочь оторву!
А Илья зову не ждет, прямо в терем идет. На крыльцо взошел — крыльцо расшаталось, по полу идет — половицы гнутся. Вошел в терем, поклонился князю царьградскому, а Идолищу поганому поклона не клал.
Сидит Идолище за столом, хамкает, по ковриге в рот запихиваетСидит Идолище за столом, хамкает, по ковриге в рот запихивает, по ведру меду сразу пьет, князю царьградскому корки-объедки под стол мечет, а тот спину гнет, молчит, слезы льет.
Увидал Идолище Илью, раскричался, разгневался:
- Ты откуда такой храбрый взялся? Разве ты не слыхал, что я не велел каликам милостыню давать?
- Ничего не слыхал, Идолище, не к тебе я пришел, а к хозяину — князю царьградскому.
- Как ты смеешь со мной так разговаривать?
Выхватил Идолище острый нож, метнул в Илью Муромца. А Илья не промах был — отмахнул нож шапкой греческой. Пролетел нож в дверь, сшиб дверь с петель, вылетела дверь на двор да двенадцать слуг Идолища до смерти убила.
Задрожал Идолище, а Илья ему и говорит:
- Мне всегда батюшка наказывал: плати долги поскорей, тогда еще дадут!
Пустил он в Идолище шапкой греческой, ударился Идолище об стену, стену головой проломил. А Илья подбежал и стал его клюкой охаживать, приговаривать:
- Не ходи по чужим домам, не обижай людей, найдутся и на тебя старшие!
И убил Илья Идолище страшное, отрубил ему голову Святогоровым мечом и слуг его вон из царства прогнал.