При жизни Николая Васильевича его юбилеев не было: он не добрался и до полувековой своей даты. Но прилежно, по православной традиции, отмечал свои именины и старался этот день, 9 мая (по тогдашнему стилю), несмотря на бездомье, не пропустить.
Сергей Тимофеевич Аксаков вспоминает, что, находясь в Москве, свои именины Гоголь праздновал на Девичьем поле (ныне Погодинская улица, дом 12), в большом саду при городской усадьбе историка и писателя Михаила Петровича Погодина, человека, значение которого для русской культуры до сих пор вполне не оценено.
Реверс российской юбилейной
серебряной монеты (2 рубля), выпущенной
к 185-летию со дня рождения Н. В. Гоголя
в серии «Выдающиеся личности России»
Вот и в 1840 году Гоголь (ему 31 год) захотел угостить обедом всех своих приятелей и знакомых в саду у Погодина. “Можно себе представить, как было мне досадно, что я не мог участвовать в этом обеде: у меня сделался жестокий флюс… — пишет Аксаков. — Несмотря на то, я приехал в карете, закутав совершенно свою голову, чтобы обнять и поздравить Гоголя; но обедать на открытом воздухе, в довольно прохладную погоду, не было никакой возможности. <…> На этом обеде, кроме круга близких приятелей и знакомых, были: А. И. Тургенев, князь П. А. Вяземский, М. Ю. Лермонтов, М. Ф. Орлов, М. А. Дмитриев, Загоскин, профессора Армфельд и Редкин, и многие другие. Обед был весёлый и шумный, но Гоголь, хотя был также весел, но как-то озабочен, что, впрочем, всегда с ним бывало в подобных случаях. После обеда все разбрелись по саду, маленькими кружками. Лермонтов читал наизусть Гоголю и другим, кто тут случились, отрывок из новой своей поэмы «Мцыри», и читал, говорят, прекрасно. <…> Потом все собрались в беседку, где Гоголь, собственноручно, с особенным старанием, приготовлял жжёнку. Он любил брать на себя приготовление этого напитка, причём говаривал много очень забавных шуток. Вечером приехали к имениннику пить чай, уже в доме, несколько дам: А. П. Елагина, Е. А. Свербеева, Е. М. Хомякова и Черткова”. Эту встречу до сих пор так и этак рассматривают историки русской литературы. Действительно, славное было собрание! Немало гостей, по свидетельству того же Аксакова, гуляло в саду Погодина на именинах Гоголя и в 1849 году.
А сами традиции литературных юбилейных торжеств в России тогда только складывались. Например, даже во второй половине XIX века было принято отмечать юбилеи не самого писателя, а его литературной деятельности, например, 25-летие, что, очевидно, связано с тогдашним естественным разделением религиозных традиций и светских предприятий.
Вместе с тем открытие памятника Пушкину в Москве в 1880 году (то есть через год после семидесятилетия Гоголя, кажется, никаким особенным образом не отмеченного) стало событием, значительно повлиявшим на возвышение места литературы в общественной и исторической жизни нашей страны. Выступая в дни пушкинских торжеств, драматург Алексей Потехин предложил сделать Москву “пантеоном русской литературы” и начать, так же как в случае с памятником “солнцу нашей поэзии”, всенародный сбор средств на сооружение монумента Гоголю. “Да воздвигнется память Гоголя в центре России — в Москве!” Первые взносы сделали многие присутствующие — учёные, писатели, среди них был Иван Сергеевич Тургенев, в своё время попавший в опалу за проникновенный некролог Гоголю.
Аверс украинской серебряной монеты
(20 гривен, 2005) «Сорочинская ярмарка»
Но в России торопятся очень редко. Тем более — с сооружением памятников. Подавно — Гоголю. К восьмидесятилетию гения особых разговоров о памятнике не было. Оно опять-таки ознаменовалось своеобразно, хотя очень весомо: под редакцией председателя Общества любителей российской словесности, профессора Московского университета Николая Саввича Тихонравова в Москве было выпущено собрание сочинений Гоголя, где “текст был сверен с собственноручными рукописями автора и первоначальными изданиями его произведений”. (В следующем, 1890 году выдающийся историк литературы и текстолог Тихонравов стал академиком Императорской Академии наук.) Но знаменательно, что в «Предуведомлении» к этому собранию сочинений (в обиходе его называют “десятым”), заложившему основы научного гоголеведения и продвинувшему далеко вперёд отечественную текстологию в целом, Тихонравов пишет о юбилее идиллии «Ганц Кюхельгартен» (“шестьдесят лет с появления в печати”), о грядущем пятидесятилетии “со времени напечатания первой части «Мёртвых Душ»”, но ничего не говорит о юбилеях Гоголя-человека.
В 1902 году в Российской империи торжеств по случаю полувековой даты безвременного ухода Гоголя из жизни, естественно, не устраивалось. Понятно: была не та, как теперь принято говорить, ментальность. Правда, не могу не отметить, что в том как раз году в тогда российско-финском Гельсингфорсе (ныне Хельсинки) вышло фундаментальное исследование профессора тамошнего университета Иосифа Емельяновича Мандельштама «О характере гоголевского стиля». Вспоминаю о нём ввиду его поистине гротесковой судьбы в гоголеведении