Люто замороженный, Петербург горел и бредил. Было ясно: невидимые за туманной занавесью, поскрипывая, пошаркивая, на цыпочках бредут вон желтые и красные колонны, шпили и седые решетки. Горячечное, небывалое, ледяное солнце в тумане -- слева, справа, вверху, внизу -- голубь над загоревшимся домом. Из бредового, туманного мира выныривали в земной мир драконо-люди, изрыгали туман, слышимый в туманном мире как слова, но здесь -- белые, круглые дымки; выныривали и тонули в тумане. И со скрежетом неслись в неизвестное вон из земного мира трамваи. На трамвайной площадке временно существовал дракон с винтовкой, несясь в неизвестное. Картуз налезал на нос и, конечно, проглотил бы голову дракона, если бы не уши: на оттопыренных ушах картуз засел. Шинель болталась до полу; рукава свисали; носки сапог загибались кверху -- пустые. И дыра в тумане: рот. Это было уже в соскочившем, несущемся мире, и здесь изрыгаемый драконом лютый туман был видим и слышим: -- ...Веду его: морда интеллигентная -- просто глядеть противно. И еще разговаривает, стервь, а? Разговаривает! -- Ну, и что же -- довел? -- Довел: без пересадки -- в Царствие Небесное. Штыком. Дыра в тумане заросла: был только пустой картуз, пустые сапоги, пустая шинель. Скрежетал и несся вон из мира трамвай. И вдруг -- из пустых рукавов -- из глубины -- выросли красные, драконьи лапы. Пустая шинель присела к полу -- и в лапах серенькое, холодное, материализованное из лютого тумана. -- Мать ты моя! Воробьеныш замерз, а! Ну скажи ты на милость! Дракон сбил назад картуз -- и в тумане два глаза -- две щелочки из бредового в человечий мир. Дракон изо всех сил дул ртом в красные лапы, и это были, явно, слова воробьенышу, но их -- в бредовом мире -- не было слышно. Скрежетал трамвай. -- Стервь этакая; будто трепыхнулся, а? Нет еще? А ведь отойдет, ей-бо... Ну скажи ты! Изо всех сил дунул. Винтовка валялась на полу. И в предписанный судьбою момент, в предписанной точке пространства серый воробьеныш дрыгнул, еще дрыгнул -- и спорхнул с красных драконьих лап в неизвестное. Дракон оскалил до ушей туманно-полыхающую пасть. Медленно картузом захлопнулись щелочки в человечий мир. Картуз осел на оттопыренных ушах. Проводник в Царствие Небесное поднял винтовку. Скрежетал зубами и несся в неизвестное, вон из человеческого мира, трамвай.