Напряженную обстановку помогают нарисовать многочисленные лексические повторы. Баллада В. А. Жуковского «Лесной царь», несмотря на свою фантастичность, лирична. В ней слышится проникновенный голос рассказчика, которому жаль больного ребенка, принимающего горячечный бред за действительность. Он сочувствует отцу, который испуган состоянием младенца и пытается дать объяснение его жутким видениям. Поэт не просто передает разговор отца с сыном, он сам ощущает страх ребенка и бессилие отца помочь ему:
Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?
Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в желтой короне, с густой бородой,
О нет, то белеет туман над водой.
Но поэт «сочувствует» и фантастическому лесному царю, «плененному красотой» ребенка. Этот образ, при всей его мрачной фантастичности, также полон лиризма.
С каждым четверостишием нарастает драматизм баллады. Автор держит в напряжении читателя, ярко рисуя те радости, которыми лесной царь соблазняет ребенка:
Дитя, оглянися, младенец, ко мне;
Веселого много в моей стороне:
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои...
Большую роль в балладе играют эпитеты: «ездок оробелый», «цветы бирюзовы», «жемчужны струи» и др.
Развитие событий передано с таким напряжением, что читатель почти физически ощущает страдания ребенка, его боль, ужас и трепет перед лесным царем:
Родимый, лесной царь нас хочет догнать,
Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать.
Ездок оробелый не скачет, летит,
Младенец тоскует, младенец кричит...
Трагический конец баллады поражает: добро и справедливость не торжествуют. Побеждает мистический лесной царь, — он забирает младенца в тот мир, откуда он сам, — несуществующий, запредельный:
Ездок погоняет, ездок доскакал...
В руках его мертвый младенец лежал.