К концу 1870 г. все итальянские земли были объединены в рамках централизованного государства. В плане государственного устройства единая Италия была конституционной монархией во главе с королем Виктором-Эммануилом II (1820 – 1878).
Объединение Италии ускорило эволюцию ее экономики в буржуазном направлении. Уничтожение внутренних таможенных барьеров и введение единой денежной системы способствовало оживлению товарооборота между отдельными областями страны. Особенно важное значение в этом плане имело широко развернувшееся железнодорожное строительство. К 1900 г. общая протяженность железных дорог достигла почти 16 тыс. км. На этом их строительство в Италии практически завершилось, поскольку экономической потребности в прокладке новых линий уже не было. При нехватке в Италии собственных денежных средств значительным был их приток из-за границы. С участием сначала французского и английского, а позже германского капитала создавалась итальянская банковская система. Частный капитал, вкладывавшийся в строительство железных дорог, в 60-е годы также был преимущественно иностранного происхождения. Благодаря расширению рынка до общенациональных масштабов и развитию новых средств сообщения ускорилось отделение промышленности от земледелия и переход от ремесла и мануфактуры к фабрике. Но фабричное машинное производство стало господствующим не ранее конца XIX в.Взятие Рима (сентябрь — октябрь 1870 г.)[121] открывает новую эру в истории современной Италии: оно знаменует конец борьбы за освобождение, волновавшей страну с 1859 года, и кладет начало борьбе за организацию, которой она непрестанно с тех пор была поглощена. Несколько недель спустя (5 декабря), открывая во Флоренции сессию парламента, Виктор-Эммануил в следующих словах резюмировал достигнутые результаты и цель, к которой предстояло стремиться: «Италия свободна и едина; отныне только от нас зависит сделать ее великой и счастливой». В этих немногих словах заключалась целая правительственная программа: дать стране хозяйственное благополучие и духовное единство, отличающие великие народы, а государству — то влияние во внешней политике и ту материальную силу, которые присущи великим державам. Вот двойная задача, которую король ставил перед своими министрами. Большинство из них впадало в ту ошибку, что обращало внимание лишь на одну сторону задачи; стремясь поднять свое отечество на одинаковую с другими европейскими монархиями ступень политического значения, они всячески старались завести у себя точно такие же учреждения, во всем походить на эти страны: иметь грозную армию и грозный флот, заключать внушительные союзы, приобретать обширные колониальные владения, ввести широкое избирательное право, возбудить деятельную парламентскую жизнь, установить централизованную администрацию и штат многочисленных чиновников. Министры часто забывали, что их реформы, слишком дорогие для бедной страны и слишком решительные для юного еще народа, неминуемо должны были повлечь за собой расстройство финансов и возбуждение умов. Это честолюбивое стремление, красной нитью проходившее через dсю их политику и объяснявшее ее неудовлетворительность, мы встречаем, хотя и в различной форме, у всех министров; оно намечается во время господства правой (1870–1876), вполне определенно проявляется во время господства левой (1876'—1887) и достигает предельного своего выражения, когда власть находится в руках Криспи[122].