ПИМЕН — центральный персонаж трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» (1825), монах-летописец Чудова монастыря, «старец кроткий и смиренный» , под началом которого состоит молодой инок Григорий Отрепьев, будущий Самозванец. Материал для этого образа (как и для других) Пушкин почерпнул из «Истории… » Н. М. Карамзина, а также из эпистолярной и житийной литературы XVI»Шв. (Например, рассказ П. о кончине Федора Иоанновича основан на сочинении патриарха Иова. ) Пушкин писал, что характер П. не есть его изобретение: «В нем собрал я черты, пленившие меня в наших старых летописях» . К этим чертам поэт отнес умилительную кротость, простодушие, нечто младенческое и вместе мудрое, усердие, набожность в отношении к власти царя, данной от Бога. П. — герой одной сцены, пятой картины трагедии. Роль П. относительно невелика. Однако функция этого персонажа в развитии сюжета, в сцеплениях идей, образов — важна и значительна. Коллизия трагедии в сцене с П. получает существенные прояснения. Из рассказа Шуйского в первой картине известно о цареубийстве, совершенном в Угличе, назван его виновник — Борис Годунов. Но Шуйский — свидетель косвенный, заставший на месте событий «свежие следы» . П. — единственный среди персонажей очевидец, видевший своими глазами зарезанного царевича, слышавший собственными ушами, как «под топором злодеи покаялись — и назвали Бориса» . Для Шуйского гибель Димитрия тривиальна, как всякое политическое убийство, коим нет числа. В тех же понятиях мыслит и Воротынский, хотя его реакция более эмоциональна: «Ужасное злодейство! » Совсем другая (по тональности, по смыслу) оценка П. : «О страшное, невиданное горе! » Страшным и невиданным это горе является потому, что грех Бориса ложится на всех, к нему все оказываются причастными, ибо «владыкою себе цареубийцу мы нарекли» . В словах П. не просто нравственная оценка, в которой нельзя отказать самому Годунову (муки совести терзают и его) . П. судит бытийственно: преступление совершил один человек, а держать ответ надо всем. Предстоит невиданное горе, идущее на Русь, «настоящая беда государству московскому» . («Комедия о настоящей беде государства московского… » — одно из черновых названий пушкинской трагедии. ) П. еще не знает, как проявится это горе, но его предчувствие делает монаха милосердным. Поэтому он наказывает потомкам быть смиренными: пускай они, поминая своих царей, «за грехи, за темные деянья, Спасителя смиренно умоляют» . Тут обнаруживается существенное отличие от «суда» Юродивого, отказавшего Борису в молитве. Симметрия этих образов, П. и Юродивого, давно замечена и исследована, в частности, В. М. Непомнящим. Однако близость персонажей не означает, что они одинаково выражают «глас народа» , «глас божий» . Реализм Пушкина в том и состоит, что каждый его герой имеет собственный «глас» . Драматургия сцены в келье Чудова монастыря строится на контрасте спокойствия П. (постоянный эпитет: «минувшее < ...> спокойно и безмолвно» , «его спокойный вид» , «спокойно зрит на правых и виновных» ) и смятения Григория, чей «покой бесовское мечтанье тревожило» . В продолжении всей сцены П. старается убедить Отрепьева в тщетности мирских утех и в блаженстве иноческого служения. Однако его воспоминания о весело проведенной молодости, о шумных пирах и боевых схватках только распаляют воображение Григория. Рассказ же о Димитрии, особенно неосторожное упоминание — «он был бы твой ровесник» , — провоцируют «чудную мысль» , которая определит дальнейший ход событий. П. как бы производит Григория в самозванцы, причем совершенно непреднамеренно. В теории драмы такое действие называется перипетией (согласно Аристотелю, «переменой делаемого в противоположность») . Вследствие перипетии завязка трагедии затягивается в драматургический узел. В опере М. П. Мусоргского «Борис Годунов» (1868-1872) роль П. была расширена. Ему композитор (и автор либретто) передал рассказ Патриарха (пятнадцатая картина трагедии — «Царская дума» ) о чудесном прозрении слепого пастуха перед гробом царевича Димитрия.