ТОЛСТЫЙ И ТОНКИЙ
На вокзале Николаевской железной дороги-Р.п. встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстый только что пообедал на вокзале, и губы его, подернутые маслом-Т.п., лоснились, как спелые вишни. Пахло от него хересом-Т.п. и флер-д'оранжем-Т.п. Тонкий же только что вышел из вагона-Р.п. и был навьючен чемоданами-Т.п., узлами-Т.п. и картонками-Т.п. Пахло от него ветчиной-Т.п. и кофейной гущей-Т.п. Из-за его спины-Р.п. выглядывала худенькая женщина с длинным подбородком-Т.п. — его жена, и высокий гимназист с прищуренным глазом-Т.п. — его сын.
— Порфирий! — воскликнул толстый, увидев тонкого.— Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим-Р.п., сколько лет-Р.п.!
— Батюшки! — изумился тонкий.— Миша! Друг детства! Откуда ты взялся?
Приятели троекратно облобызались и устремили друг на друга глаза, полные слез-Р.п. Оба были приятно ошеломлены.
— Милый мой! — начал тонкий после лобызания-Р.п.— Вот не ожидал! Вот сюрприз! Ну, да погляди же на меня хорошенько! Такой же красавец, как и был! Такой же душонок и щеголь! Ах ты, господи! Ну, что же ты? Богат? Женат? Я уже женат, как видишь... Это вот моя жена, Луиза, урожденная Ванценбах... лютеранка... А это сын мой, Нафанаил, ученик III класса-Р.п. Это, Нафаня, друг моего детства-Р.п.! В гимназии вместе учились!
Нафанаил немного подумал и снял шапку.
— В гимназии вместе учились! — продолжал тонкий.— Помнишь, как тебя дразнили? Тебя дразнили Геростратом-Т.п. за то, что ты казенную книжку папироской-Т.п. прожег, а меня Эфиальтом-Т.п. за то, что я ябедничать любил. Хо-хо... Детьми-Т.п. были! Не бойся, Нафаня! Подойди к нему поближе... А это моя жена, урожденная Ванценбах... лютеранка.
Нафанаил немного подумал и спрятался за спину отца-Р.п.
— Ну, как живешь, друг? — спросил толстый, восторженно глядя на друга.— Служишь где? Дослужился?
— Служу, милый мой! Коллежским асессором-Т.п. уже второй год и Станислава имею. Жалованье плохое... ну, да бог с ним! Жена уроки музыки-Р.п. дает, я портсигары приватно из дерева-Р.п. делаю. Отличные портсигары! По рублю за штуку продаю. Если кто берет десять штук и более, тому, понимаешь, уступка. Пробавляемся кое-как. Служил, знаешь, в департаменте, а теперь сюда переведен столоначальником-Т.п. по тому же ведомству... Здесь буду служить. Ну, а ты как? Небось, уже статский? А?
— Нет, милый мой, поднимай повыше,— сказал толстый.— Я уже до тайного-Р.п. дослужился... Две звезды имею.
Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой-Т.п.; казалось, что от лица-Р.п. и глаз-Р.п. его посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился... Его чемоданы, узлы и картонки съежились, поморщились... Длинный подбородок жены-Р.п. стал еще длиннее; Нафанаил вытянулся во фрунт и застегнул все пуговки своего мундира-Р.п...
— Я, ваше превосходительство... Очень приятно-с! Друг, можно сказать, детства-Р.п. и вдруг вышли в такие вельможи-с! Хи-хи-с.
— Ну, полно! — поморщился толстый.— Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства-Р.п. — и к чему тут это чинопочитание!
— Помилуйте... Что вы-с...— захихикал тонкий, еще более съеживаясь.— Милостивое внимание вашего превосходительства-Р.п.... вроде как бы живительной влаги-Р.п.... Это вот, ваше превосходительство, сын мой Нафанаил... жена Луиза, лютеранка, некоторым образом...
Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько благоговения-Р.п., сладости-Р.п. и почтительной кислоты-Р.п., что тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого-Р.п. и подал ему на прощанье руку.
Тонкий пожал три пальца, поклонился всем туловищем-Т.п. и захихикал, как китаец: «хи-хи-хи». Жена улыбнулась. Нафанаил шаркнул ногой-Т.п. и уронил фуражку. Все трое были приятно ошеломлены.