Золотое перо академика, столь долго пролежавшие в изящном дорожном чемодане, не потеряло своей остроты. Зелёные глянцевитые строки ложились вслед его экономному бегу, исписанные твердым почерком, известным всей России, трижды выправленные до последней запятой, сохли в левом углу бюро, придавленные лакированными пресс -попье. Шесть дней назад, после завтрака, академика заперся, снял серый пиджак, засучил рукава крахмальной рубашки, надел круглые большие очки, сделавшее его костяную орлиную голову похожей на голову совы, придвинул стопку отлично нарезанной бумаги и, скрутив длинными пергаментными пальцами толстую папироску из крепкого крымского табаку, написал первую строку повести о старом, умирающем князе. В кабинет не входил никто, кроме горничной, приносившей три раза в день кофе, и жены, менявшей воду в грубом кувшине, где стояла охапка хризантем.