Неловко повернувшись на печи, я свалил утюг. Дед засёк меня до потери сознания и несколько дней я хворал, валяясь вверх спиной на широкой жаркой постели. С минуту он молчал, закрыв глаза. Бабушка помалкивала, выпивая чашку за чашкой. Вдруг дедушка, достав откуда-то новенькую книжку, громко шлёпнул ею по ладони и бодро позвал меня:
— Ну-ка, ты, пермяк, солёные уши, поди сюда!
Бабушка, облокотясь о стол, упираясь кулаком в щёки, смотрела на нас и громко смеялась. Иногда бабушка, зазвав его в кухню, поила чаем. Матрёна, странно щуря глаза, молчала.