В конце первой главы образ Петербурга возникает перед читателем в картинах быта: его неугомонный Петербург оживает под барабанный стук военных, спешат разносчики, «с кувшином охтенка спешит, Под ней снег утренний хрустит» , «трубный дым Столбом восходит голубым…» , пекарь «немец аккуратный» открывает свою лавку («васисдас» , как называет ее Пушкин) . Пушкин невольно любуется Петербургом, для каждого явления он находит красивые слова, словно художник - краски. Вот
«…прозрачно и светло Ночное небо над Невою »,
«Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы» Нева,
неспокойная петербургская река, «закованная в гранит» , и для нее найдены влюбленные слова, будто для сине-зеленого венецианского канала:
«Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая… »
Места, о которых поэт нашел столько красивых слов, хорошо знакомы - например, улица Миллионная - где «…дрожек отдаленный стук С Мильонной раздавался вдруг» . Каждое из любимых мест связанное для автора с чем-то приятным. На строках романа мы находим настоящие гимны шампанскому (Вдовы Клико или Моэта Благословенное вино) и бордо («пусть живое бордо, наш друг!») , описания дружеских встреч («Люблю я дружеские враки И дружеский бокал вина Порою той, что названа Пора меж волка и собаки» )
Пушкин сравнивает каналы Петербурга с венецианскими, но это сравнение не прямое, оно сделано посредством изображения картины - образ лодки, которая плывет по реке: «…Лишь лодка, веслами махая, Плыла по дремлющей реке.. » Образ Италии возникает и после того, как автор упоминает Торквато Тассо: «…Но слаще, средь ночных забав, Напев Торкватовых октав»
Образ Венеции завершается загадкой об «адриатической серебряной волне» , о плавании на лодке с венецианкой «в тайной молчаливой гондоле… » и волшебных строфах Петрарки…
Для автора Италия - это образ овеянной мечтой свободы, как и море. Здесь, в холодном Петербурге, поэт мечтает о другом море - теплом, свободном, «Где я страдал, где я любил, Где сердце я похоронил» . «Брожу над морем, жду погоды, Маню ветрила кораблей…» - пишет о себе автор с берегов Невы. И все же, исполняя гимн яркому, шумному, красивому Петербургу, Пушкин вспомнит другие места - и заметит:
"Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны»Москва занимает промежуточное, срединное место в композиции произведения. Она- тема седьмой главы ( хотя действие главы начинается в деревне). В начале 7-й главы мы видим три эпиграфа, посвященные Москве, в которых выражается
отношение автора к этому городу:
Москва, России дочь любима,
Где равную тебе сыскать?
(Дмитриев)
Как не любить родной Москвы?
(Баратынский)
Гоненье на Москву! что значит видеть свет!
Где ж лучше?
Где нас нет.
(Грибоедов)
Москва имеет нечто общее с Петербургом (историческая столица, присутствие светского общества)
Московская жизнь скучна и пуста.
Все в них так бледно, равнодушно:
Они клевещут, даже скучно...
Важно обратить внимание на московский пейзаж:
…Но вот уж близко. Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы…
… уж столпы заставы
Белеют: вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.
В этом наборе слов Пушкин умело показал Москву со всех сторон. В строфе XXXVI автор говорит великие слова, известные любому русскому человеку, в которых отразилась глубокая любовь Пушкина к этому противоречивому городу:
Москва… как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
В седьмой главе также имеет большое значение гражданско-патриотическое отступление на тему событий минувшей войны:
Вот, окружен своей дубравой,
Петровский замок. Мрачно он
Недавнею гордится славой.
Напрасно ждал наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого кремля:
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Исключительно важны в московских сценах прямые и «скрытые» отсылки к «Горю от ума».
Примечательно, что в Москве не появляется Онегин (в композиционном отношении московский эпизод симметричен «путешествию Онегина», где, соответственно, не появляется Татьяна).
Можно заметить, что в культурно-мифологической перспективе Москва ассоциируется с женским началом, а Петербург – с мужским. В соответствии с этим в Москве важное значение имеет женский мир, мир «бабушек»
И хором бабушки твердят:
Как наши годы-то летят!