– Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.– Нет, этого быть никак не может, – твердо возразил иностранец.– Это почему?– Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, – что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится.Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.– Простите, – после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на мелющего чепуху иностранца, – при чем здесь подсолнечное масло... и какая Аннушка?– Подсолнечное масло здесь вот при чем, – вдруг заговорил Бездомный, очевидно, решив объявить незванному собеседнику войну, – вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?– Иван!.. – тихо воскликнул Михаил Александрович.Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.– Бывал, бывал и не раз! – вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта, – где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!– Откуда вы знаете, как меня зовут?– Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта.
"С ним приветливо шутилаИ, красуясь, говорила:“Свет мой, зеркальце! скажи,Да всю правду доложи:Я ль на свете всех милее,Всех румяней и белее? ”И ей зеркальце в ответ:“Ты, конечно, спору нет;Ты, царица, всех милее,Всех румяней и белее”.И царица хохотать,... "Из мертвой царевны Пушкина