Данте, «поэт-богослов»[2], «темная Минерва разума и искусства»[3], с негодованием сторонился всего, что отдает «верой простецов», или, как это называют новейшие историки культуры, «народным христианством». Его страстно влекло то, что мы привыкли считать противопоказанным самому характеру поэта: умственная аскеза, духовная и логическая отчетливость, черный труд эрудиции, политическая ответственность. С правилом Мандельштама: «…там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала»[4] – Данте никак не согласился бы.