1. Не поняла вопрос, извините, не могу ответить.
2. "Остап и Андрий кинулись со всей пылкостию юношей в это разгульное море и забыли вмиг и отцовский дом, и бурсу, и все, что волновало прежде душу и предались новой жизни. Все занимало их: разгульные обычаи Свечи и немногосложная управа и законы, которые казались им иногда даже слишком строгими среди такой своевольной республики. Скоро оба молодые козака стали на хорошем счету в козаков. Они стали уже заметными между другими молодыми прямою удалью и удачливостью во всем."
3. Остап: "Остапу, казалось, был на роду написан битвенный путь и трудное знание вершить ратные дела. Ни разу не растерявшись и не смутившись ни от какого случая, с хладнокровием, почти неестественным для двадцатидвухлетнего, он в один миг мог вымерить всю опасность и все положение дела, тут же мог найти средства, как уклониться от нее, но уклониться с тем, чтобы потом верней преодолеть ее. Уже испытанной уверенностью стали теперь означаться его движения, и в них не могли не быть заметны наклонности будущего вождя. Крепкое слышались в его теле, и рыцарские его качества уже приобрели широкую силу качеств льва."
Андрий: "Андрий весь погрузился в очаровательную музыку пуль и мечей. Он не знал, что такое значит обдумывать, или рассчитывать, или измерять заране свои и чужие силы. Бешеную негу и упонье он видел в битве: что-то пиршественное хотелось ему в те минуты, когда разгорится у человека голова, в глазах все мелькает и мешается, летят головы, с громом падают на землю кони, а он не дается, как пьяный, в свисте пуль, в сабельном блеске и в собственном жару, нанося всем удары и не слыша нанесенных. И не раз дивился старый Тарас, видя, как Андрий, понуждаемый одним только запальчивым увлечением, устремлялся на то, на что бы никогда не отважился хладнокровный и разумный, и одним бешеным натиском своим производил такие чудеса, которым не могли изумиться старые в боях.
4. Андрий был застрелен отцом за предательство товарищей.
Остап выносил пытки и терзания, не вскрикнув и не застонав. Когда его подвели к последним смертным мукам, он упал, воскликнув: "Батько! где ты? Слышишь ли ты?"