Пейзаж дается и через призму восприятия «зрячих» героев, например матери: «Был полдень. Солнце тихо катилось по синему небу. С холма, на котором они сидели, виднелась широко разлившаяся река. Она пронесла уже свои льдины, и только по временам на ее поверхности плыли и таяли кое-где последние из них, выделяясь белыми пятнышками. На поемных лугах стояла вода широкими лиманами, белые облачка, отражаясь в них вместе с опрокинутым лазурным сводом, тихо плыли в глубине и исчезали, как будто и они таяли подобно льдинам. Временами пробегала от ветра легкая рябь, сверкая на солнце. Дальше за рекой чернели разопревшие нивы и парили, застилая реющею, колеблющеюся дымкой дальние лачуги, крытые соломой, и смутно рисовавшуюся синюю полоску леса».
Как видим, картина природы становится подчеркнуто живописной, рассчитанной на сильное зрительное впечатление. Кроме того, в композиционном плане имеет место сравнение двух восприятий: мать Петра воспринимает природу всеми органами чувств и испытывает от гармоничного слияния с ней огромное наслаждение (она даже забывает на время о сыне). Петр же словно попадает в неведомый и полный необъяснимых для него тайн мир запахов. Писатель очень точно определяет его внутреннее состояние: «...казалось, он боялся, что упадет куда-то, как будто не чувствуя под собой земли».
Пейзаж, увиденный глазами матери, столь же живописен, сколь «слышим» пейзаж Петра. Короленко не упустил ничего зримого в распахнувшемся перед молодой женщиной земном просторе: цвет, форма предметов, перспектива, движение — все нашло в картине свое достойное место. Когда же автор приводит ощущения слепого, картина резко меняется. Исчезают зрительные образы, зато обостряются звуковые. Природа Петра — это ощущения, переданные глаголами «ударили», «согрели», «касается», «снимает», «пролегает». Все окружающее мальчика для него — холод и тепло, «пустое» до этого пространство то становится плотным, то «разряжается», унося куда-то и опьяняя. Затем появляются звуки, которые приносят с собой «...то яркую трель жаворонка, то тихий шелест распустившейся березки, то чуть слышные всплески реки. Ласточка свистела легким крылом, описывая невдалеке причудливые круги, звенели мошки, и над всем этим проносился порой протяжный и печальный окрик пахаря на равнине, понукавшего волов над распахиваемой полоской».