Напишите сочинение-рассуждение. Объясните как вы понимаете смысл фрагмента текста: "А по роду деятельности ты всякие слова говоришь и твердишь :"Борьба, счастливое будущее, человечество...", но вдруг - бац! - и началась эта самая борьба. Так словеса и подтверждать надо".
Текст:
Все мы любили классного, хотя нельзя сказать, чтобы очень уважали. У нас была странная черта: мы уважали тех, кого боялись. Тех, кто ставил нам «плохо» или мог запросто оставить весь класс на шестой урок, тех, кто каждый балл взвешивал на аптекарских весах, тех, кто не забудет задать вопрос о том, чего ты не знал в прошлый раз...
А классный был не такой. Мы знали: его можно уговорить, если очень просить и при этом смотреть на него влажными, покорными, собачьими глазами. Этого он не выдерживал. Или можно по-другому – орать истерично: «За что, за что «плохо» ставите? Ведь я же учил, я же учил!» Это было менее безотказно, здесь он мог взорваться. Но и это иногда проходило.
Он нас чуть-чуть опасался. Нет, не побаивался, а опасался. Он не знал, чего от нас ждать... Один раз мы испугали его как следует. Мы тогда начали мычать, хором, весь класс: «Мм-м...» Сначала он не понял, в чем дело, не знал, откуда это идет, кто виновник... Мычание нарастало, шло всплесками по классу, казалось, даже стены вибрировали. Он беспомощно озирался, хотел закричать, но понял: никто не услышит. Тогда он молча сел и с печальным изумлением посмотрел на нас. Это был странный взгляд. И мы замолчали.
Он был всегда приветлив и вежлив с нами, называл нас на «вы».
Он как-то сказал мне на перемене: «А знаете, в отдельности вы все такие милые, а вот вместе вы иногда превращаетесь в стадо. Когда людей много, количество переходит в качество. Самые героические, а иногда и самые страшные. Как вы думаете?»
«Черт его знает», – сказал я.
«В том-то и дело, что никто этого толком не знает, даже черт».
Когда началась война, он ходил бледный, притихший и постаревший. Через три дня мы узнали, что он записался в первую группу московского ополчения. Был он нездоров, у него были слабые легкие, он имел освобождение от воинской повинности – белый билет, и даже на смотревшую сквозь пальцы на все человеческие недуги комиссию ополчения он, говорят, произвел тягостное впечатление.
Но он не изменил своего решения. На его последний урок пришло довольно много ребят. Мы ожидали, что он скажет нам что-нибудь на прощание, ожидали каких-то особенных и значительных слов: мы знали, это он умел. Но он ушел буднично, назвал номера параграфов, заданных на дом, кивнул и только у дверей чуть задержался. Мы встали, нестройно хлопнув крышками парт, он посмотрел на нас и тихо сказал:
– Когда у вас будет новый классный, не устраивайте этого.
Мы поняли, о чем он говорил.
Мне захотелось проводить его домой.Мы вышли молча, и у самого его дома я ему сказал: «Вы стреляете хорошо, но вы больны; может, больше пользы будет, если вы не пойдете. Вы же сами говорили, что фронт начинается с тыла».
«Это правильно, – сказал он и слабо улыбнулся. – Но дело в том, что живешь ты свою не очень долгую жизнь, и быт тебя заедает, пустяки разные, неурядицы. А по роду деятельности ты всякие слова говоришь и цитируешь всяких ученых, революционеров и все твердишь: «Борьба, счастливое будущее, человечество...» Но вдруг – бац! – и началась эта самая борьба. Так словеса и подтверждать надо.
Через месяц он погиб. У него не было родных, и похоронная пришла на адрес школы.
Теперь я часто вспоминаю о нем. Когда мы ехали сюда, и в теплушке было тепло, и все лежали неподвижно, и каждый мог думать о ком хотел, о своих живых и о своих погибших, – я думал о классном. Я и сейчас часто думаю о нем.