Шестое – чувство прекрасного в человеке.Стихотворение вполне «акмеистично», то есть исполнено конкретности, его образы чувственно ярки и выразительны. Загадка, образует смысловое натяжение от заглавия к последней строке. Читателю не сложно разгадать ее. Что это за шестое чувство? Конечно, это чувство прекрасного. В сущности, подсказка содержится уже в первой строке, в первом слове. Прекрасное — один из ключевых вопросов не только эстетики, но и философии в целом, ему посвящено море исследований. Насколько возможно поэтическое осмысление такого явления в стихотворении из шести строф?
Прекрасно в нас влюбленное вино,
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться. Первые строки прямо говорят о прекрасном. Но это не прекрасное вообще, не прекрасное как таковое, а то, что может быть прекрасно для нас, потому что нравится нам и помогает утолить голод, жажду, любовную тоску. Здесь как раз всё просто, и наслаждение равно удовлетворению жизненно важных потребностей, оно равно чувственным радостям. Человеку свойственно есть, пить, предаваться любви. Всё это составляет суть жизни. И поэт говорит об этом без доли иронии. Человеческие чувства: зрение, осязание, ощущение, вкус, обоняние - удовлетворяются повседневными радостями. Но поэта интересует другое: неужели это все, что человеку необходимо?Однако уже во второй строфе речь идёт о прекрасном иного вида. Это не сомнение в «полезности» хлеба, вина, любовных наслаждений, а сомнение в том, что лишь это нужно человеку. Розовая заря над холодеющими небесами — то, что нельзя «ни съесть, ни выпить, ни поцеловать», то, что, на первый взгляд, вообще нас как-то не очень касается — просто существует. Однако это прекрасное, так мало связанное с нашей повседневной жизнью, значит для нас ничуть не меньше, чем хлеб или любовь. Стихи — бессмертные стихи — волнуют нас, затрагивают, но опять-таки иначе, чем простые и понятные радости. Во второй строфе есть несколько слов, которые между собой перекликаются и создают дополнительный смысл. Заря, небеса, бессмертие — это нечто противоположное воспетым в первой строфе земным радостям.Можно истолковать это стихотворение как риторическое заявление о том, что для постижения высших сущностей люди должны подняться над своей природой, обрести некие «духовные крылья». Однако прямота высказывания усложняется ссылкой на естественнонаучную сферу знания, на эволюционную теорию, на «органы чувств». Гумилёв взглянул на это с неожиданной стороны, остроумно высказавшись в духе соединения усилий биологической и культурной эволюции («под скальпелем природы и искусства»). Когда мы обретём недостающий орган — это будет так же замечательно, как появление первых крыльев у далёких предшественников птиц в какую-то мезозойскую эру или ещё раньше — когда на земле росли хвощи и папоротники, а людей и птиц ещё не было. Нет ли здесь немного кощунственного желания обрести этот «орган для шестого чувства», чтобы и величавую бессмертную красоту стало возможно воспринимать так же просто, как хлеб, вино, поцелуи? Впрочем, если поэту и хочется нас немного «эпатировать», как говорили в начале ХХ века, это всё же не исключает присутствия у него искреннего, серьёзного отношения к теме, понимания её философских аспектов.