ПОМОГИТЕ НАПИСАТЬ СОЧИНЕНИЕ ПО ДАННОМУ ТЕКСТУ!!!!!!ОЧЕНЬ СРОЧНО НЕОБХОДИМО!!!Ранней весною, когда сойдет снег и подсохнет полегшая на зиму трава, в
степи начинаются весенние палы. Потоками струится подгоняемый ветром
огонь, жадно пожирает он сухой аржанец, взлетает по высоким будыльям
татарника, скользит по бурым верхушкам чернобыла, стелется по низинам... И
после долго пахнет в степи горькой гарью от выжженной и потрескавшейся
земли. Кругом весело зеленеет молодая трава, трепещут над нею в голубом
небе бесчисленные жаворонки, пасутся на кормовитой зеленке пролетные гуси
и вьют гнезда осевшие на лето стрепета. А там, где прошлись палы, зловеще
чернеет мертвая, обуглившаяся земля. Не гнездует на ней птица, стороною
обходит ее зверь, только ветер, крылатый и быстрый, пролетает над нею и
далеко разносит сизую золу и едкую темную пыль.
Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория. Он лишился
всего, что было дорого его сердцу. Все отняла у него, все порушила
безжалостная смерть. Остались только дети. Но сам он все еще судорожно
цеплялся за землю, как будто и на самом деле изломанная жизнь его
представляла какую-то ценность для него и для других...
Похоронив Аксинью, трое суток бесцельно скитался он по степи, но ни
домой, ни в Вешенскую не поехал с повинной. На четвертые сутки, бросив
лошадей в одном из хуторов Усть-Хоперской станицы, он переправился через
Дон, пешком ушел и Слащевскую дубраву, на опушке которой в апреле впервые
была разбита банда Фомина. Еще тогда, в апреле, он слышал о том, что в
дубраве оседло живут дезертиры. К ним и шел Григорий, не желая
возвращаться к Фомину.
Несколько дней бродил он по огромному лесу. Его мучил голод, но пойти
куда-либо к жилью он не решился. Он утратил со смертью Аксиньи и разум и
былую смелость. Треск поломанной ветки, шорох в густом лесу, крик ночной
птицы - все повергало его в страх и смятение. Питался Григорий недозрелыми
ягодами клубники, какими-то крохотными грибками, листьями орешника - и
сильно отощал. На исходе пятого дня его встретили в лесу дезертиры,
привели к себе в землянку.
Их было семь человек. Все они - жители окрестных хуторов - обосновались
в дубраве с осени прошлого года, когда началась мобилизация. Жили в
просторной землянке по-хозяйски домовито и почти ни в чем не нуждались.
Ночами часто ходили проведывать семьи; возвращались, приносили хлеб,
сухари, пшено, муку, картофель, а мясо не варево без труда добывали в
чужих хуторах, изредка воруя скот.
Один из дезертиров, некогда служивший в 12-м казачьем полку, опознал
Григория, и его приняли без особых пререканий.
Григорий потерял счет томительно тянувшимся дням. До октября он кое-как
прожил в лесу, но когда начались осенние дожди, а затем холода - с новой и
неожиданной силой проснулась в нем тоска по детям, по родному хутору...
Чтобы как-нибудь убить время, он целыми днями сидел на нарах, вырезывал
из дерева ложки, выдалбливал миски, искусно мастерил из мягких пород
игрушечные фигурки людей и животных. Он старался ни о чем не думать и не
давать дороги к сердцу ядовитой тоске. Днем это ему удавалось, но длинными
зимними ночами тоска воспоминаний одолевала его. Он подолгу ворочался на
нарах и не мог заснуть. Днем никто из жильцов землянки не слышал от него
ни слова жалобы, но по ночам он часто просыпался, вздрагивая, проводил
рукою по лицу - щеки его и отросшая за полгода густая борода были мокры от
слез.
Ему часто снились дети, Аксинья, мать и все остальные близкие, кого уже
не было в живых. Вся жизнь Григория была в прошлом, а прошлое казалось
недолгим и тяжким сном. "Походить бы ишо раз по родным местам,
покрасоваться на детишек, тогда можно бы и помирать", - часто думал он.
На провесне как-то днем неожиданно заявился Чумаков. Он был мокр по
пояс, но по-прежнему бодр и суетлив. Высушив одежду возле печурки,
обогревшись, подсел к Григорию на нары.
- Погуляли же мы, Мелехов, с той поры, как ты от нас отбился! И под
Астраханью были, и в калмыцких степях... Поглядели на белый свет! А что
крови чужой пролили - счету нету. У Якова Ефимыча жену взяли заложницей,
имущество забрали, ну, он и остервенился, приказал рубить всех, кто
Советской власти служит. И зачали рубить всех подряд: и учителей, и разных
там фельдшеров, и агрономов... Черт те кого только не рубили! А зараз -
кончили и нас, совсем, - сказал он, вздыхая и все еще ежась от озноба. -
Первый раз разбили нас под Тишанской, а неделю назад - под Соломным. Ночью
окружили с трех сторон, оставили один ход на бугор, а там снегу - лошадям
по пузо... С рассветом вдарили из пулеметов, и началось... Всех посекли
пулеметами. Я да сынишка Фомина - только двое и спаслись. Он, Фомин-то,
Давыдку своего с собой возил с самой осени. Погиб и сам Яков Ефимыч... На
моих глазах погиб. Первая пуля попала ему в ногу, перебила коленную
чашечку, вторая - в голову, наосклизь. До трех раз падал он с коня.
Остановимся, подымем, посадим в седло, а он проскачет трошки и опять