Один мой знакомый, |заинтересовавшись случаем|, хотел дойти до разгадки индуктивным способом.
К вечеру, |недоверчиво и недружелюбно подав мне руку|, он ушел.
И вот сидел я однажды в том же кресле у той же стены, лишь с другой книжкой, |по обыкновению отчеркивая карандашом наиболее умные и наиболее глупые места|.
|Еще поблескивая мутными, запыленными стеклами|, жалкое, виноватое, словно вдавленное в стенку, оно являло картину такого рабского смирения, такой трусости, точно не оно -- наездник моего носа, точно не я без него, а оно без меня не может существовать.
В тот же вечер, |сняв с верхней полки пыльную папку рукописей|, я чихнул; пенсне упало плашмя на пол и разбилось в мельчайшие осколки.