Читая Платонова, так и видишь перед собой индустриальный пейзаж с перспективой железнодорожных путей в сизой дымке и безлюдную деревню за околицей. Писатель сам говорил, что «рабочий класс - это моя родина», и был потомственным рабочим из тех, кто рано взрослеет от физического труда. «Рабочая аристократия» 20-го века, вышедшая из железнодорожных и часовых мастерских, воображала себе мир в виде огромного завода и бесконечной стройки. Нам сейчас трудно представить старую систему образования, но Андрей Платонович Платонов доучился до аттестата зрелости еще при царском режиме. Вошел в новый мир образованным молодым человеком. Рабочим он был до и после революции, а рабкором и журналистом долгое время работал только по совместительству. Считал себя пламенным трибуном «передового» класса: «...на что нужны куры кровному электромеханику?». Но убежденный пролетарий все-таки был уже знаком с новейшей западной философией и поэзией «серебряного века». Философская поэтика выстроила в голове писателя романтический образ Царства Справедливости, тесно связанного с еще не расколотой Вселенной, но уже без «игрушечного бога». Мир железа и огня, скоростей и сил поддается только силе. Вот эта сила уже играет в руках Платонова. Он землеустроитель-мелиоратор и инженер-строитель, переустройство мира для него совсем близко, как победа мировой революции. Паровоз марки «ИС» - «Иосиф Сталин» - одним видом своим вызывает у Платонова воодушевление, «как при первом чтении стихов Пушкина». Но вот железный локомотив прогресса и его непогрешимый усатый «машинист» на глазах у Платонова начинают сминать людей. Платонов растерян, смущен и непривычно долго молчит с оценкой нового поворота колеи истории. Приобщение к новой жизни слишком дорого дается народу. Ясно, что «паровозов можно наделать сколько угодно, а песню... сделать нельзя». «Мы наш, мы новый мир» построили бездушными машинами, а человеку душа в таком мире как бы и не нужна. Машина ведь и без души ходит, только угольку в топку подбросишь. «Угольку» искреннего энтузиазма кочегар Платонов в свое время немало закинул в топку юных душ. Раскочегаренная машина ревела и пожирала свои первые жертвы.
Авторы великих антиутопий писали их умозрительно, а вот Платонов сам участвовал в строительстве величайшей из Утопий. Первым забил тревогу его «Усомнившийся Макар»: «Даешь душу, раз ты изобретатель!». В «Ювенильном море», «Котловане» и «Чевенгуре» перед строителями нового мира уже кипит адский вулкан, а сами люди ютятся на краю разверстой пропасти. После прочного становления в 30-х годах Союза советских писателей Платонова больше не печатают. Южанин из Воронежа тянется на жаркий Восток, чтобы забыться от советского литературного мира и насильственного отчуждения от читателя. Там он пишет рассказы «Джан» и «Такыр». «Джан» - это «душа» на наречии гонимого по пустыне народа, а такыр - прочная корка растрескавшейся глины, сковывающая все живое. Она превращает пустыню в аллегорию смерти. Писатель словно предрекал, что его произведения пробьются к людям из-под цензурного такыра, как «древнее реликтовое растение», «значения которого не понимала» даже героиня этого рассказа Джумаль. Она вернулась к родным могилам и заповеднику реликтовых растений, чтобы вновь обрести и понять потерянную родину, что, собственно говоря, предстоит сделать и нынешнему молодому поколению.