На опушке соснового бора, молоденький лейтенант и батальон солдат, сели на ещё (не) остывшие корневища, расстегнули воротники гимнастёрок, с наслаждением вдыхая освежающую прохладу веявшую снизу от ручья, который был виден впереди. Справа пустынноо белела песчаная дорога, а слева под насыпью накалённой зноем, виднелась исковерканная крыша и пестрел сетчатыми тенями разросшийся сад.
Владимир сидел по молодецки сдвинув пилотку со смоляных волос и в глазах его светилось нечто иное, как бесцеремонное мальчишеское тщеславие и пренебрежение жизнью.
Стоял знойный предиюльский полдень, напитанный млеющей хвоей и раскалённой смолой. Неугомонно трещали кузнечики и весь сад, объятый полуденной ленью, слепя лучами солнца, тоже был переполнен их звоном.
Владимир чувствовал, как накалило солнцем, голову и спину не охлаждённую землёй и ничто иное его не волновало. В благостном изнеможении откинулся он в тень малинника и в сознании в продолжении минуты, поочерёдно возникали картины неведомой ему Германии, виденной лишь на довоенных фотографиях.
Здесь на бугре был недавно вырыт ход сообщения и по нему боевой расчёт вошёл в прохладный окоп, где артиллеристы по двое лежали, возле закопченного аллюминиевого котелка, доверху набитого медовыми сотами и видимо (по) будничному завтракали. На растеленной плащ палатке навалены лоснящиеся помидоры, пупырчатые огурцы, лиловые головки лука.
Только из окопа стали видны за изгородью палисадника, дом с оштукатуренным низом, белённая известью стена, испещрённая тенями яблонь и крыльцо обвешанное плющом, всё то что остро отозвалось в неостывшем ещё мозгу.
вроде так, могу ошибаться!