Прочитайте эпизод разговора Дыбакова со шкилетником. Определите, кому симпатизирует автор рассказа. Докажите своё мнение цитатами из текста.
В
месте с другими ребятами я был свидетелем нечаянного разговора
Дыбакова с одним
шкилетником.
Дыбаков
—
первый секретарь партии в нашем районе, высокий, в полувоенном кителе с
рублено прямыми плечами, в пенсне на тонком горбатом носу. Ходил он, заложив руки за
спину, выгнувшись, выставив грудь, украшенную накладными карманами.
В клубе железнодорожников пр
оходила какая
-
то районная конференция. Все руководство
района во главе с Дыбаковым направлялось в клуб по усыпанной толченым кирпичом
дорожке. Мы, ребятишки, за неимением других зрелищ тоже сопровождали Дыбакова.
Неожиданно он остановился. Поперек дорожки,
под его хромовыми сапогами, лежал
оборванец
—
костяк в изношенной, слишком просторной коже. Он лежал на толченом
кирпиче, положив коричневый череп па грязные костяшки рук, глядел снизу вверх, как глядят
все умирающие с голоду
—
с кроткой скорбью в неестественно громадных глазах.
Дыбаков переступил с каблука на каблук, хрустнул насыпной дорожкой, хотел было уже
обогнуть случайные мощи, как вдруг эти мощи разжали кожистые губы, сверкнули
крупными зубами, сипяще и внятно произнесли:
—
Поговорим, начальник.
Об
валилась тишина, стало слышно, как далеко за пустырем возле бараков кто
-
то от безделья
тенорит под балалайку:
Хорошо тому живется, У кого одна нога, Сапогов не много надо И портошина одна.
—
Аль боишься меня, начальник?
Из
-
за спины Дыбакова вынырнул, райко
мовский работник товарищ Губанов, как всегда с
не
застёгивающимся
портфелем под мышкой:
—
Мал
-
чать! Мал
-
чать!..
Лежащий кротко глядел на него снизу вверх и жутко скалил зубы. Дыбаков движением руки
отмахнул в сторону товарища Губанова.
—
Поговорим.
Спрашивай
—
отвечу.
25
—
Перед смертью скажи
...
за что
...
за что меня?.. Неужель всерьез за то, что две лошади
имел?
—
шелестящий голос.
—
За это,
—
спокойно и холодно ответил Дыбаков.
—
И признаешься! Ну
-
у, заверюга
...
—
Мал
-
чать!
—
подскочил опять товарищ Губанов
.
И снова Дыбаков небрежно отмахнул его в сторону.
—
Дал бы ты рабочему хлеб за чугун?
—
Что мне ваш чугун, с кашей есть?
—
То
-
то и оно, а вот колхозу он нужен, колхоз готов за чугун рабочих кормить. Хотел ты идти
в колхоз? Только честно!
—
Не хотел.
—
Почему?
—
Всяк за свою свободушку стоит.
—
Да не свободушка причина, а лошади. Лошадей тебе своих жаль. Кормил, холил
—
и вдруг
отдай. Собственности своей жаль! Разве не так?
Доходяга помолчал, помигал скорбно и, казалось, даже готов был согласиться.
—
Оты
ми лошадей, начальник, и остановись. Зачем же еще и живота лишать?
—
сказал он.
—
А ты простишь нам, если мы отымем? Ты за спиной нож на нас точить не станешь?
Честно!
—
Кто знает.
—
Вот и мы не знаем. Как бы ты с нами поступил, если б чувствовал
—
мы на т
ебя нож
острый готовим?.. Молчишь?.. Сказать нечего?.. Тогда до свидания.
Дыбаков перешагнул через тощие, как палки, ноги собеседника, двинулся дальше, заложив
руки за спину, выставив грудь с накладными карманами. За ним, брезгливо обогнув доходягу,
двинул
ись и остальные.
Он лежал перед нами, мальчишками,
—
плоский костяк и тряпье, череп на кирпичной
крошке, череп, хранящий человеческое выражение покорности, усталости и, пожалуй,
задумчивости. Он лежал, а мы осуждающе его разглядывали. Две лошади имел,
кров
опивец
!
Ради этих лошадей стал бы точить нож на нас.
«
Если враг не сдается
...»
Здорово же его
отделал Дыбаков