Пугачев свободен ровно до того предела, за которым открывается истинная беспредельность власти в пушкинском ее понимании. Чтобы подчеркнуть эту мысль, Пушкин выстраивает параллель Пугачев - Екатерина. Как Гринев прибегает к помощи Пугачева, чтобы выручить невесту, так его невеста прибегает к помощи Екатерины, чтобы спасти жениха. Царица изображена в простодушно-сентиментальных тонах. В ней нет пугачевского величия, необузданной силы; мы должны помнить, что способ, каким она пришла к власти, был столь же беззаконным, сколь и пугачевская попытка овладеть страной. Но то, насколько свободно милует она Гринева, насколько самостоятельна и независима в своем царственном праве прощать, - выдает в ней истинную государыню. Именно это делает властителей властителями, а не царские знаки и даже не "законность" воцарения сама по себе. Пугачев такой свободой обладает не вполне, значит, он не вполне и господин своего положения. Вызывая к жизни социальный буран, зная дорогу сквозь него по счастливой звезде, он с этой дороги свернуть не может. Не он управляет стихией и не стихия им; просто они друг от друга уже неотделимы. Ее угасание, усмирение бунта равнозначно его смерти. Приписка "издателя" к запискам Гринева, от чьего лица ведется повествование, сообщает, что Пугачев узнал в толпе некогда спасенного им дворянина, "и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, была показана народу" Образ "великого государя" "Капитанской дочки" многогранен: Пугачев то злобен, то великодушен, то хвастлив, то мудр, то отвратителен, то всевластен, то зависим от окружения. Он связан не только со страшными событиями екатерининской эпохи, но и с полувымышленными событиями пушкинской повести; зависит не только от расстановки социальных сил, но и от расстановки сил сюжетных. Пушкин последовательно соотносит образ народного вождя с образами дворянских генералов, с образами "людей из толпы", даже с образом Екатерины II, но главное сопоставление - все-таки с образом Петруши Гринева, обычного человека, действующего в великой истории.