Дети приехали домой, больше году их не видали, а он задумал невесть что: на кулаки биться!
Слеза тихо круглилась на его зенице, и поседевшая голова его уныло понурилась.
Он душевно был тронут слезами бедной матери, и это одно только его смущало и заставляло задумчиво опустить голову.
Она смеялась от всей души, и смех придавал сверкающую силу ее ослепительной красоте.
Красавица была ветрена, как полячка, но глаза ее, глаза чудесные, пронзительно-ясные, бросали взгляд долгий, как постоянство.
Он видел ее вскользь еще один раз, и после этого воевода ковенский скоро уехал, и вместо прекрасной черноглазой полячки выглядывало из окон какое-то толстое лицо.
Молодые сыны его тоже осмотрели себя с ног до головы с каким-то страхом и неопределенным удовольствием, — и все вместе въехали в предместье, находившееся за полверсты от Сечи.