В воспоминаниях Маршала Советского Союза Г К Жукова описан эпизод. значение которого, на наш взгляд, еще не оценено советскими историками. Он имел место на совещание у И.В. Сталина вечером 21 июня 1941 г , созванном в связи с получением новых тревожных сообщений о намерении Германии утром следующего дня напасть на СССР. Выслушав приглашенных на заседание военных во главе с наркомом обороны Маршалом Советского Союза С.К. Тимошенко, настаивавших на незамедлительном издании директивы о приведении войск всех пограничных округов в полную боевую готовность, Сталин заметил: 'Такую директиву давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений" (1).
Требование "не поддаваться на провокации", которое Сталин неоднократно повторял в пенале лета 1941 г., не раз подробно комментировалось как в мемуарной литературе, так и в работах историков. Но что стояло за словами "может быть, вопрос еще уладится мирным путем"? Развернутого объяснения им нет на страницах книг и статей советских историков, хотя, как видно из процитированного высказывания, такой вариант развития событий считался весьма реальным и предпочтительным.
Другая загадка кануна Великой Отечественной войны — настороженное отношение советского политического руководства к стекавшимся к нему сведениям о том, что Германия вот-вот нападет на СССР.
Чем же было вызвано отсутствие у Сталина и его ближайшего политического окружения трезвой оценки военно-политической обстановки, сложившейся к лету 1941 г ? Что стоит за кочующей по страницам военной мемуарной литературы (2), военно-исторических исследований (3) и работ по внешней политике СССР (4) туманной формулировкой о допущенном "просчете в определении времени возможного нападения гитлеровской Германии на нашу страну"? Отчего постоянные тревожные сигналы о надвигавшемся фашистском нашествии воспринимались Сталиным во многом как "дезинформация", "происки" определенных политических сил