Пожалуй, в не меньшей степени, чем Грэй, Ассоль внушает веру в успех, несет горение удачи. В душе Грэя уживались два человека. И в душе Ассоль жили две Ассоль, «перемешанных в замечательной прекрасной неправильности» . Одна была дочь матроса, ремесленника, умевшая мастерить игрушки, прилежно шить, стряпать, мыть полы. Другая, та, которую Грин называл живым стихотворением «со всеми чудесами его созвучий и образов» , сама была воплощением поэзии. Трепеща и волнуясь, жила Ассоль в ожидании чуда. И в этой взаимности теней и света, в этой прекрасной неправильности была, как и у Грэя, своя правильность, было присущее им обоим высокое искусство преображать мир, вдохновенно совершать множество удивительных открытий «эфирно-тонких» , «невыразимых» , «но важных, как чистота и тепло» .
Все, что видела Ассоль вокруг себя, все, чем жила, становилось «кружевом тайн в образе повседневности» . Самый звук ее имени, столь же странный и непривычный для слуха, как нежное имя Суок в «Трех Толстяках» , предвещал встречу с существом, не похожим на других. Эглю, например, нравится, что имя это так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины. «Что бы я стал делать, — задумчиво говорит он Ассоль, — называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? »
В чем же источник очарования Ассоль? Грин не собирается задавать нам загадок на сей счет. Столько в ее душе чистоты, непосредственности, естественности, такая готовность видеть мир глазами, в которых не остается ничего взрослого, — большими глазами ребенка, что вместе с нею мы проникаемся ожиданием Прекрасной Неизвестности. Другу своему, угольщику Филиппу, Ассоль вдохновенно обещает, что однажды, когда Филипп будет заваливать свою корзину углем, она превратится в благоухающий куст. И Филиппу и впрямь начинает мерещиться, что из старых прутьев поползли почки и брызнули по корзине листья. Трепеща и волнуясь, уходит Ассоль на берег моря, напряженно высматривая на горизонте белый корабль с алым парусом. И мы тоже, не веря, что верим, дожидаемся его появления.
«Эти минуты были для нее счастьем, — написал Грин о своей героине, — нам трудно так уйти в сказку, ей было бы не менее трудно выйти из ее власти и обаяния» . И какое же торжество над прозаическим, грубым, одномерным, плоским и обывательским представлением о жизни, лишенным всякого полета фантазии, испытывает вместе со своими героями автор книги, когда на глазах у потрясенных жителей Каперны вдруг возникает корабль с теми самыми парусами, имя которых до сих пор звучало, как издевательство.