Баталин вызвал меня под кафедру и, потрясая тетрадкой, начал пилить со свистом.
Все мы знали, что это — его улыбка: так улыбается лисица, перегрызая горлышко петушку.
Как-то на ранней зорьке, ловя подлещиков, я тревожно почувствовал — что-то во мне забилось, заспешило, дышать мешало.
Вокруг рос молодой, густой осинник, и его серые стволики стояли передо мною, закрывая шумевшую неподалеку речку.
Я ушел опьяненный новым, чувствуя смутно, что за всем этим моим — случайным? — есть что-то великое и священное, незнаемое мною, необычайно важное, к чему я только лишь прикоснулся.