15.3 Как вы понимаете значение слова ПАМЯТЬ? ТЕКСТ Мы молчали уже минут десять, и я чувствовал себя неудобно. Я заметил, что взрослые всегда предлагают чаю, когда им нечего говорить. Я сказал: — Чаю не хотите? — Чаю? Нет. Лучше я тебе расскажу одну историю. Тебе полезно ее знать. — Про эту девушку? — догадался я. — Да. Про эту девушку. — И Сухов начал рассказывать: — Это было на войне. Меня тяжело ранили в ногу и в живот. Когда ранят в живот, это особенно больно. Даже пошевельнуться страшно. Меня вытащили с поля боя и в автобусе повезли в госпиталь. А тут враг стал бомбить дорогу. На передней машине ранили шофера, и все машины остановились. Когда фашистские самолеты улетели, в автобус влезла вот эта самая девушка, — Сухов показал на фотографию, — и сказала: «Товарищи, выходите из машины». Все раненые поднялись на ноги и стали выходить, помогая друг другу, торопясь, потому что где-то недалеко уже слышен был рокот возвращающихся бомбардировщиков. Один я остался лежать на нижней подвесной койке. «А вы что лежите? Вставайте сейчас же! — сказала она. — Слышите, вражеские бомбардировщики возвращаются!» «Вы что, не видите? Я тяжело ранен и не могу встать, — ответил я. — Идите-ка вы сами побыстрее отсюда». И тут снова началась бомбежка. Бомбили особыми бомбами, с сиреной. Я закрыл глаза и натянул на голову одеяло, чтобы не поранили оконные стекла автобуса, которые от взрывов разлетались вдребезги. В конце концов взрывной волной автобус опрокинуло набок и меня чем-то тяжелым ударило по плечу. В ту же секунду вой падающих бомб и разрывы прекратились. «Вам очень больно?» — услыхал я и открыл глаза. Передо мной на корточках сидела девушка. «Нашего шофера убили, — сказала она. — Надо нам выбираться. Говорят, фашисты прорвали фронт. Все уже ушли пешком. Только мы остались». Она вытащила меня из машины и положила на траву. Встала и посмотрела вокруг. «Никого?» — спросил я. «Никого, — ответила она. Затем легла рядом, лицом вниз. — Теперь попробуйте повернуться на бок». Я повернулся, и меня сильно затошнило от боли в животе. «Ложитесь снова на спину», — сказала девушка. Я повернулся, и моя спина плотно легла на ее спину. Мне казалось, что она не сможет даже тронуться с места, но она медленно поползла вперед, неся на себе меня. «Устала, — сказала она. Девушка встала и снова оглянулась. — Никого, как в пустыне». В это время из-за леса вынырнул самолет, пролетел бреющим над нами и дал очередь. Я увидел серую струйку пыли от пуль еще метров за десять от нас. Она прошла выше моей головы. «Бегите! — крикнул я. — Он сейчас развернется». Самолет снова шел на нас. Девушка упала. Фьють, фьють, фьють просвистело снова рядом с нами. Девушка приподняла голову, но я сказал: «Не шевелитесь! Пусть думает, что он нас убил». Фашист летел прямо надо мной. Я закрыл глаза. Боялся, что он увидит, что у меня открыты глаза. Только оставил маленькую щелочку в одном глазу. Фашист развернулся на одно крыло. Дал еще одну очередь, снова промазал и улетел. «Улетел, — сказал я. — Мазила». Потом девушка потащила меня дальше. Когда она меня дотащила до железнодорожной станции, было уже темно. Мы ползли десять часов. *** - Вот, брат, какие бывают девушки, — сказал Сухов. — Один раненый сфотографировал ее для меня на память. И мы разъехались. Я — в тыл, она обратно на фронт. Я взял фотографию и стал смотреть. И вдруг узнал в этой девушке в военном костюме мою маму: мамины глаза, мамин нос. Только мама была не такой, как сейчас, а совсем девчонкой. — Это мама? — спросил я. — Это моя мама спасла вас? — Вот именно, — ответил Сухов. — Твоя мама.