Чацкий не только умнее всех прочих лиц, но и положительно умен. Речь его
кипит умом, остроумием. У него есть и сердце, и притом он
безукоризненно честен. Словом -- это человек не только умный, но и
развитой, с чувством, или, как рекомендует его горничная Лиза, он
"чувствителен и весел, и остер". Он искренний и горячий деятель, а те -- паразиты, изумительно
начертанные великими талантами, как болезненные порождения отжившего
века. Ими заканчивается их время, а Чацкий начинает новый век -- и в
этом все его значение и весь "ум".
Он очень положителен в своих требованиях и заявляет их в готовой
программе, выработанной не им, а уже начатым веком. Он не гонит с
юношескою запальчивостью со сцены всего, что уцелело, что, по законам
разума и справедливости, как по естественным законам в природе
физической, осталось доживать свой срок, что может и должно быть
терпимо. Он требует места и свободы своему веку: просит дела, но не
хочет прислуживаться и клеймит позором низкопоклонство и шутовство. Он
требует "службы делу, а не лицам", не смешивает "веселья или дурачества с
делом", как Молчалин, -- он тяготится среди пустой, праздной толпы
"мучителей, предателей, зловещих старух, вздорных стариков", отказываясь
преклоняться перед их авторитетом дряхлости, чинолюбия и прочего. Его
возмущают безобразные проявления крепостного права, безумная роскошь и
отвратительные нравы "разливанья в пирах и мотовстве" -- явления
умственной и нравственной слепоты и растления.
Его идеал "свободной жизни" определителен: это -- свобода от
всех этих исчисленных цепей рабства, которыми оковано общество, а потом
свобода -- "вперить в науки ум, алчущий познаний", или беспрепятственно
предаваться "искусствам творческим, высоким и прекрасным", -- свобода
"служить или не служить", "жить в деревне или путешествовать", не слывя
за то ни разбойником, ни зажигателем, и -- ряд дальнейших очередных
подобных шагов к свободе -- от несвободы.