Прочитав рассказ Паустовского «Телеграмма», я задумался: почему дети так отдаляются от своих родителей? Что заставляет молодое поколение уезжать из родных сел и деревень в большие города, бороться и решать чужие проблемы, оставляя стареющих матерей в одиночестве?
Одиночество, чужие люди кругом, невозможность поделиться с кем-то своим ярким прошлым – вот что вытягивало жизнь из стареющей главной героини рассказа. Катерина Петровна, дочь художника, доживала свои дни в видавшем многое доме в Заборье. С прежней жизнью ее связывала тонкая ниточка – дочь, служившая в Питере в Союзе художников. Единственная и ненаглядная, занятая, как и все молодые, «важными делами», регулярно слала переводы, снабжая их краткими строками. Жизнь ее кипела, искусство звало, таланты требовали участия. А мать, коротая бессонные осенние ночи, ждала последней встречи.
Думала ли Настя о матери? Паустовский пишет, что письма из дома извещали, что старушка жива, но сеяли в душе «глухое беспокойство, смутный укор». Почему же отодвигала единственная дочь свидание на второй план? Почему забыла усадьбу художника, истории, рассказанные матерью – все то, что привило ей любовь к искусству? Наверное, мы воспринимаем матерей как незыблемое, существующее до нас и без нас. Мы благодарны им за жизнь, но, выйдя из отчего дома, спешим в неизвестность.
Стареют дома, деревья, люди. Старость – пора увядания, угасания, ожидания конца. Но для человека смерть в дали и в одиночестве не просто укор. Даже холодные статуи, сотворенные талантом, смогли почувствовать отчаянье строк последней телеграммы матери. А дочь скрепя сердце устраивала чужую судьбу. Простоватый сторож Тихон и соседская девчушка пытались скрасить надеждой последние часы героини. А дочь слушала хвалебные речи на вернисаже.
И только когда чужие люди хоронили односельчанку, сердце дочери пронзило понимание: мать – самое святое в жизни, она единственная, кто любит, прощая все. Не было последней встречи. Катерина Петровна тихо ушла из жизни. Ни слез, ни укоров. Все они легли тяжкими комьями мерзлой земли в душу дочери, так беспечно смявшей последние строки от матери.