«Человек в футляре», как и два других рассказа чеховской трилогии («Крыжовник» и «О любви»), имеет своеобразное построение: это рассказ в рассказе. Повествование здесь ведется не автором, а героем-рассказчиком, причем каждый из трех персонажей (ветеринар Иван Иванович, учитель гимназии Буркин, помещик Алехин) является то слушателем, то повествователем, то действующим лицом. Таким образом, они как бы обмениваются жизненным опытом.В центре каждого произведения из «маленькой трилогии» описан какой-либо один случай, но рассказ о нем построен так, что дает автору возможность проследить целую историю жизни человека и, более того, создать обобщенное представление о характере современной Чехову жизни вообще.Рассуждая о людях-отшельниках, прячущихся в свою «скорлупу», как рак или улитка, Буркин рассказывает об учителе греческого языка Беликове, с которым он когда-то работал в гимназии. Человек этот отличался тем, что всегда, даже в хорошую погоду, выходил в калошах, с зонтиком и в теплом пальто на вате. Не только свои вещи (часы, перочинный ножик, карандаш) Беликов хранил в чехле; казалось, что и себя он стремился спрятать в футляр, подальше от людей.Реальная жизнь недоступна чеховскому герою: глаза его всегда скрыты темными очками, уши заложены ватой. Такой человек, к тому же еще и прячущий лицо в воротник пальто и всегда приказывающий извозчику поднять верх экипажа, просто не может видеть реальности.Даже в гимназии учитель Беликов преподавал древние, уже мертвые, языки: греческий и латынь. По точному наблюдению Буркина, они «были для него в сущности те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни».Таким образом, герой чеховского рассказа сознательно создал вокруг себя некий футляр, оболочку, которые отделили бы его от людей, защитили бы от внешних влияний.Учитель древних языков и мысль свою заключил в такой же футляр, предпочитая не знать далее того, что указано в распоряжениях и циркулярах начальства. Примечательно, что Беликов хорошо понимал лишь те документы, в которых что-либо запрещалось. Ведь если нельзя, например, выходить на улицу после девяти часов вечера, то размышлять не о чем: «запрещено — и баста!». А вот в разрешениях и позволениях всякого рода виделась «футлярному» человеку некая двусмысленность, беспокоил его здесь элемент сомнения. Именно тогда он, покачивая головой, говорил: «Оно, конечно, так-то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло».