Москва, по свидетельству современников, после ухода французов в 1812 году
представляла собой пепелище. Из 9158 домов, деревянных и каменных,
сгорело 6532. А сколько погибло культурных ценностей! Сгорело собрание
Мусина-Пушкина и в нем подлинная рукопись «Слова о полку Игореве» . Была
уничтожена научная коллекция Московского университета, библиотека
Бутурлина в 40 тысяч томов и многие другие невосполнимые ценности.
Многие
москвичи не верили в восстановление Москвы и считали, что с Москвой
надо навсегда проститься. Но в сожженную, ограбленную, разоренную Москву
понемногу возвращаются беженцы. Начинается восстановление почти
полностью испепеленного города.
Уже в 1813 году поэт А. Мерзляков
пишет: «С нами совершаются чудеса божественные… Москва, разрушенная,
опустошенная, - уже лучший город в России. Топор стучит в тысячах рук,
кровли наводятся; целые опустошенные переулки становятся по-прежнему
застроенными; народу тьма… »
(Продолжить)
Москва становится еще
краше. Сносятся укрепления Китай-города, воздвигнутые еще при Петре I, и
на их месте прокладываются Театральный и Китайский проезды. Была
осушена топь на Театральной площади, а река Неглинная, протекавшая в
открытом канале, была взята в трубы и засыпана землей. У стен Кремля
были посажены сады, а на Моховой построено здание Манежа для ученья и
смотра войск.
Москва отстраивалась и хорошела, на за новыми фасадами
домов потекла старая, беззаботная, привольная дворянская жизнь. В
Москве восстанавливается старый дворянский уклад XVIII века.
«Тузы» и
дворяне среднего достатка держали многочисленную дворню. Каждый из слуг
имел свои обязанности: кто убирал комнаты, кто следил за топкой печей,
кто обязан был греть перед печкой газеты, прежде чем подать их барину.
Считалось неприличным самому встать с места и взять нужную тебе вещь –
это должен был делать слуга.
Жили в богатых дворянских семьях и
приживалы-нахлебники. К их числу принадлежал, например, известный всей
Москве грек Метакса. («А жив, он, турок или грек? » - спросит о нем
Чацкий. )
В Москве доживали свой век отставные вельможи, те кто был в
силе при Екатерине и при Павле. Они пользовались теперь призрачной
славой, хвастаясь прежними "заслугами", знаками отличия, орденами. Такой
вельможа целый день зевает у камина, а вокруг него всё в движении:
суетится челядь, гремит на хорах музыка. Он окружен иностранцами,
шарлатанами, людьми, которых он презирает, но без которых не может
обойтись. К московским тузам, разливавшимся «в пирах и мотовстве» ,
принадлежал, например, князь Голицын, промотавший за несколько лет
состояние в 22 тысячи крепостных душ и в несколько сот тысяч рублей.
Развлекались
дворяне по-разному. Богатые помещики устраивали домашние театры. Во
время приемов некоторые «театралы» прятали за ширмой кого-нибудь из
крепостных актеров, искусно подражавших пению птиц.
Большое место в
жизни столицы занимал Английский клуб, насчитывавший около 600 человек. В
него допускались лишь представители московской знати, женщинам туда
доступ был закрыт. Уверенные в своем всеведении, многие из членов клуба с
важностью рассуждали там о вещах, совершенно им чуждых, не боясь при
этом высказать свое невежество. Были среди членов клуба и неглупые люди,
но они чаще всего просиживали вечера в газетной комнате.
Выезжали в свет обычно цугом – на шестерке запряженных лошадей с 2-3 лакеями на запятках.
В
программу домашнего воспитания дворян включалось прежде всего обучение
пению, танцам и французскому языку. Занятие наукой и искусством
считалось делом, недостойным дворян. Так, графу Федору Толстому,
избравшему путь художника, говорили что он бесчестит свою фамилию.
Французская
речь стала очень модной. Оставшиеся в России пленные приглашались в дом
московских дворян в качестве учителей. В редком доме не было своего
пленного француза.