На вокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстый только что пообедал на вокзале и губы его, подернутые маслом, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него хересом и флердоранжем. Тонкий же только что вышел из вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками... Из-за его спины выглядывала худенькая женщина — его жена и высокий, с прищуренным глазом сын.
—Порфирий!.. — воскликнул толстый. — Ты ли это?
—Батюшки! — изумился тонкий. — Миша! Друг детства! Откуда ты взялся?
Приятели троекратно облобызались и устремили друг на друга глаза, полные слез. А потом начался тот беспорядочный разговор, который часто бывает у долго не встречавшихся людей. —Ну, как живешь, друг? — спросил толстый, восторженно глядя на друга. — Служишь где?..
—Служу, милый мой! Коллежским асессором уже второй год... Жалованье плохое. Жена уроки музыки дает, я портсигары приватно из дерева делаю... Ну, а ты как? Небось, уже статский?
—Нет, милый мой, поднимай повыше, — сказал толстый. — Я уже до тайного дослужился...
Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой... Сам он съежился, сгорбился, сузился... Его чемоданы... съежйлись, поморщились...
—Я, ваше превосходительство... Очень приятно-с! Друг, можно сказать, детства и вдруг вышли в такие вельможи-с! Хи-хи-с!
—Ну, полно! — поморщился толстый. — Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства...
—Помилуйте... Что вы-с, — захихикал тонкий, еще более съеживаясь. — Милостивое внимание вашего превосходительства... Это вот, ваше превосходительство, сын мой Нафанаил... жена Луиза, лютеранка...
Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько... сладости... что тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого и подал ему на прощанье руку.
Тонкий пожал три пальца, поклонился всем туловищем и захихикал, как китаец... Жена улыбнулась, Нафанаил шаркнул ногой и уронил фуражку. Все трое были приятно ошаломлены.