Выпишите все крылатые слова и выражения.
Известно – в самом начале было слово. То есть Некто произнес его еще до того, как появились леса, моря, горы, звери и человек.Вероятно, слово летало. Только и остается летать, когда кругом пустота. Огромное, безымянное порхало во мраке, стремясь, как ночная бабочка, к будущему свету.И непременно вспоминается тут один средний родственник – генерал от воздушных сил."Небесный генерал, – ласково говорила тетя Муся. – И фамилия крылатая – Евгений Бочкин!"Небесный генерал был к тому же мудрым генералом. Мы с тетей обмирали, вслушиваясь в его загадочную, складную и немножко темную речь, сошедшую с заоблачных высот. Его слова не то чтобы порхали, но проносились, как истребители, грохоча воздушными барьерами. Обыкновенно с порога он огорошивал:– Мир хижинам, война дворцам!И в прихожей продолжал, шумно раздеваясь и принюхиваясь:– Что день грядущий мне готовит?– Его мой взор напрасно ловит, – вставляла тетя Муся.А мама с кухни кричала:– Луковый суп и блинчики с мясом!– Я памятник себе воздвиг! – одобрял Бочкин. – И все-таки она вертится!Эти восклицания создавали нечто торжественно-строгое, как военный парад, когда, будто из-под земли, возникают шеренги и, врубив по булыжникам, исчезают без следа, вроде не было, и – вновь из-под земли, с эполетами, аксельбантами, сияющими трубами и барабанами.Сердце томилось, и я пробовал вникнуть, завязать беседу.– Что вертится? Памятник?– И кто-то камень положил в его протянутую руку, – сурово вздыхал генерал.Тетя увлекала его к столу, где живо вкладывала в руки блинчики с мясом.Кажется, генералу Бочкину не хватало понимания в нашем доме. Еще тетя, куда ни шло, кое-что улавливала. Я тщился. А мама и не старалась, оставаясь равнодушной, глухой к генеральской воздушной речи.– Через тернии к звездам, – улыбался ей Бочкин.– Еще супу подлить? – спрашивала она.Настолько ее слова выпадали из парадного строя, что неловко становилось.А я глядел на генерала, как древний скиф на каменную бабу, – с почтеньем, робостью и множеством вопросов.– Что такое – тернии?– Уме недозрелый, – покачивал головой Бочкин, – плод недолгой науки. Курам никогда до облак не подняться!Где-то тут, видно, и был запрятан ответ, но разгадать не удавалось, и муки отражались на моем лице.