Фамусов Павел Афанасьевич — один из ключевых героев комедии; богатый вдовец, барин, в чьем московском доме происходит действие, «управляющий в казенном месте»; отец Софии, в которую влюблен внезапно вернувшийся после трехлетнего отсутствия Чацкий. (Ф. был другом его покойного отца.) Образы Чацкого и Ф. полярно противоположны; один странствователь, другой домосед; один поднимает словесный бунт против дряхло-патриархального московского мира, другой — растворен в этом мире без остатка и в каком-то смысле олицетворяет его. Наиболее патетичный из монологов Ф. восхваляет московские нравы, неизменные век от века: здесь по отцу «и сыну честь», тут у кого «душ тысячки две родовых, / Тот и жених»; московских дам можно сей час отправить «командовать в Сенат», московские дочки «так и льнут к военным» — «А потому, что патриотки». Особый восторг Ф. вызывают старички, которые «Поспорят, пошумят... и разойдутся». Это не просто «похвальное слово Москве», но некий ретроспективно-утопический образ идеального общества «фамусовского» типа; точно так же — знаменитые календарь Ф., записи в котором он проглядывает в 1-м явл. 2-го д. (во вторник к Прасковье Федоровне в дом... в четверг на погребенье... в четверг, а может, в пятницу, а может, и в суббо ту — крестить «у вдове, у докторше»), не просто деталь его быта, но свод правил московского миропорядка, основанного не на делах, а на связях. Соответственно, бал в фамусовском доме, во время которого Чацкий будет объявлен сумасшедшим, —это маленькая «модель» Москвы, гости Ф. — князья Тугоуховские с 6 дочерьми, Хлестова, Скалозуб и другие — представляют срез московского общества.
Как положено вдовому московскому барину, Ф. заигрывает со служанкой дочери («зелье, баловница»), находится в особо тесных отношениях с докторшей-вдовой, которая должна не просто родить, но именно по особому «расчету» Ф. И при этом он «монашеским известен поведеньем». Как положено человеку «века минувшего», он страшится новых веяний. Во время первого же разговора с Чацким (чье возвращение его совсем не радует — помимо прочего и потому, что Чацкий беден, это не московский жених с «тысячками двумя» душ) Ф. затыкает уши, чтобы не слышать смелых речей. Естественно, он порицает французские моды и лавки Кузнецкого моста (традиционный комедийный мотив переосмыслен; обычно предметом осмеяния становились не «ругатели» мод, но сами модники и модницы).