Многие люди думают, что тот, кто хочет быть мужественным, должен казаться грубым.
У
меня перед глазами десятилетиями маячит выразительный пример. Рос в
интеллигентной семье единственный ребенок. Мать любила его и
безмерно баловала. Отец, человек немолодой, суровый, властный, был
слишком занят работой, чтобы противопоставить этому свою линию. Сыну
дали воспитание, которое его мать считала наилучшим и в котором
действительно было немало хорошего. Его с детства обучали хорошим
манерам и иностранным языкам, со вкусом одевали. Он сам обнаруживал с
детства прекрасные качества: был смелым и спортивным, учился неплохо, а едва кончив школу,
чтобы стать независимым от родителей, начал успешно работать в одном
издательстве. Однако проработал там недолго, Совсем молодым человеком
выбрал себе другую – трудную, мужественную профессию и другую среду. И
вот тут-то, вероятно услышав насмешки по поводу своего вида и манер и не
сумев отстоять своей личности, он начал подражать скверным образцам.
Когда через несколько лет мы встретились, он играл роль лихого хвата, хриплоголосого грубияна, сквернословил, плоско
острил. С сослуживцами и сверстниками был запанибрата, «кого хошь», по
его словам, мог хлопнуть по плечу, со всеми был «на вась-вась», с
женщинами обходился, как гарнизонный ловелас. Лихо, на глазах матери
опрокидывал стакан водки. При начальстве, с которым, между прочим,
отлично умел ладить, вел себя чуть иначе, но основной рисунок был тот
же: «Я – «рубаха-парень», даром что из интеллигентов». А я глядел на
него, с детства владеющего французским и немецким, твердо знающего, в
какой руке держать вилку, а в какой нож, и думал: «Неужто другие не
видят, что он – ряженый, что у него, как у скверного актера, голос
напряженно-неестествен, актерские приемы утомительно однообразны и
неубедительны, парик и грим не могут скрыть внутренне неуверенного в
себе человека и что он корчит из себя сильного, потому что, очевидно,
слаб? Пройдет с годами».
Думал с надеждой: этот
знакомый был не безразличен мне. Нет, не прошло! Целая жизнь пролетела, и
теперь этот уже старый человек изъясняется все тем же грубоватым тоном. Этот тон
«сидел» на нем когда-то, как наряд с чужого плеча. Теперь он оброс им,
как коростой. Хотел в юности сбросить одеяние старомодного,
благонравного домашнего воспитания и не стал отстаивать того, что было в
этом воспитании ценным. А во что облекся? В постоянный грим и костюм
хама. Если
долго изображать хама, с годами непременно станешь хамом. Так оно и
произошло.