Еще не доходя до Звонкой борины, почти возле самой тропы, стали
показываться отдельные кроваво-красные ягоды. Охотники за клюквой поначалу
клали эти ягоды в рот. Кто не пробовал в жизни своей осеннюю клюкву и сразу
бы хватил весенней, у него бы дух захватило от кислоты. Но деревенские
сироты знали хорошо, что такое осенняя клюква, и оттого, когда теперь ели
весеннюю, то повторяли:
- Какая сладкая!
Борина Звонкая охотно открыла детям свою широкую просеку, покрытую и
теперь, в апреле, темно-зеленой брусничной травой. Среди этой зелени
прошлого года кое-где виднелись новые цветочки белого подснежника и лиловые,
мелкие и частые, и ароматные цветочки волчьего лыка.
- Они хорошо пахнут, попробуй, сорви цветочек волчьего лыка, - сказал
Митраша.
Настя попробовала надломить прутик стебелька и никак не могла.
- А почему это лыко называется волчьим? - спросила она.
- Отец говорил, - ответил брат, - волки из него себе корзинки плетут.
И засмеялся.
- А разве тут есть еще волки?
- Ну как же! Отец говорил, тут есть страшный волк Серый помещик.
- Помню. Тот самый, что порезал перед войной наше стадо.
- Отец говорил: он живет на Сухой речке в завалах.
- Нас с тобой он не тронет?
- Пусть попробует, - ответил охотник с двойным козырьком.
Пока дети так говорили и утро подвигалось все больше к рассвету, борина
Звонкая наполнялась птичьими песнями, воем, стоном и криком зверьков. Не все
они были тут, на борине, но с болота, сырого, глухого, все звуки собирались
сюда. Борина с лесом, сосновым и звонким на суходоле, отзывалась всему.
Но бедные птички и зверушки, как мучились все они, стараясь выговорить
какое-то общее всем, единое прекрасное слово! И даже дети, такие простые,
как Настя и Митраша, понимали их усилие. Им всем хотелось сказать одно
только какое-то слово прекрасное.